Читать книгу "Упреждение. Лобное место-2 - Эдуард Тополь"

Я сделал глубокий вдох, пытаясь свежим воздухом и слюной смыть эту ужасную горечь во рту. Но от этого вдоха шевельнулось одеяло на моей груди, и в тот же миг на потолке под прозрачным черным колпачком сдвинулся в мою сторону круглый зрачок видеоглаза. Давным-давно, в прошлой жизни, когда я был редактором телесериала по роману Булгакова «Мастер и Маргарита», мы с директором фильма Теслабутом и вторым режиссером Закоевым искали интерьер для съемки психушки, в которой пребывали Мастер и Иван Бездомный. И наткнулись в Интернете на отзывы больных психиатрических клиник. «Очень плохое отношение к пациентам! Лежал четыре раза: два – в остром отделении, два – в санаторном. Средний медперсонал – сплошные хамки. В остром отделении закормили галоперидолом до такой степени, что я стал падать, теряя сознание». «Второе отделение. Никому не пожелаю! Привезла туда бабулю с диагнозом деменция (ходила сама, в туалет тоже сама, кушала, говорила). Сейчас она в реанимации. Не говорит, не ходит, стоит катетер (писать сама не может), не глотает, короче, в полукоме. Спит уже четвертый день, глаза еле открывает». «Попала практически по принудиловке. Больница тюремного типа – даже колючей проволокой по периметру обмотана. И началось: хамское отношение персонала, надзорка, аминазин, слёзы-вязки. Наказывали лишением прогулок и свиданий с родственниками. И уколами аминазина. НЕ ДАЙ БОГ ТУДА НИКОМУ ПОПАСТЬ!» «В больнице запах зловонный, многие спят в одежде, в носках, зад подтирают чем придется, бумаги не хватает. Питание вроде хорошее, дают добавки, но только из той еды, которую сами брезгают тащить домой». «Когда я попал в больницу, к встрече с карательной психиатрией не был готов. В первую ночь меня положили на диван в коридоре, поскольку отделение было переполнено. Когда попросил воды, сказали, что больные пьют воду из-под крана. Туалеты полуразрушены. Первую неделю мне кололи по три укола каждый день, после чего у меня болели ягодицы. Пациенты, пролежавшие в таких условиях, похожи на “варёных мух”». «В нашей стране НИКОГДА ничего не изменится. Как было установлено еще в сталинские времена, так ничего не изменилось, все тот же концлагеризм, все то же отношение к людям иного поведения. Кому нужны люди, потерявшие по каким-то причинам свой дух или разум? Зачем лечить, когда полстраны пьет и на этой почве попадает в психушку? А вот с родственников есть возможность получить очень много денежек…»

Но были, правда, и другие отзывы: «Психушка – мой родной дом! Я лежала в п/б 140 раз. Можно сказать, эта психбольница романтическая, я там встретила свою любовь! Юра, я знаю, что ты там, и жду встречи с тобой!!!»

Однако в нашей больнице никаких вышеназванных ужасов не было – ни хамства, ни воровства продуктов в столовой, ни грязи, ни зловонного запаха. Наоборот, воздух в палате чист и свеж – дальнее Подмосковье, форточки в окнах открыты, летом, наверное, тут воздух просто божественный. Еда в столовой нормальная, порции большие, кормят три раза в день – поднимают с коек громким звонком, посещение столовой обязательное, прием пищи тоже. Хотя никакого аппетита, конечно, нет, и большая часть еды остается в тарелках. В туалете чистота идеальная, но туалет своеобразный – десять унитазов без крышек стоят вдоль стен двумя рядами друг против друга, то есть испражняться, простите, приходится на глазах товарищей-психов. Но к этому быстро привыкаешь, поскольку психотропные уколы вызывают полный пофигизм, ватное ощущение в ногах, в голове и во всем теле. Главное – поскорей лечь и забыться. «Упредительный метод» доктора Браузера! Прямо в его кабинете дюжие санитары завалили меня на диван, Стелла Ажановна вколола в задницу лошадиную дозу чего-то обжигающе сногсшибательного, и, повиснув на плечах санитаров, ваш покорный слуга на полусогнутых был доставлен на свою койку в объятия пленительного Морфея.

«Морфей энд Браузер» – так я назвал бы наше седьмое мужское отделение, если бы мне пришлось повесить на его двери красивую табличку…

Тут, словно подтверждая мои «теплые» воспоминания о методе доктора Браузера, дверь нашей залы распахнулась, и два санитара вкатили койку-телегу с очередным спящим новичком. Такой метод доставки пациентов в отделение у нас применяют к буйным – им Стелла Ажановна вкалывает уже не лошадиную, а слоновью дозу чего-то новейшего, и будь ты даже Прометей, Самсон или Лаокоон, ты вырубишься на сутки. Санитары подкатили телегу к свободной койке и за руки-ноги одним броском скинули на нее новичка. Когда его рыжая голова упала на подушку, я увидел, что это мой бывший коллега по СИЗО № 64 Борис Гольдман. То есть прав оказался Акимов – куда дешевле закрыть человека в психушке, чем судиться с ним за миллион…

Понятно, что на шум брошенного в койку тела Гольдмана разом приоткрылись одеяла психов, дремавших или делавших вид, что дремлют. В том числе моего соседа Макса N. – профессора психологии одного из московских университетов, широко известного в своих профессиональных кругах. Зорким и совершенно здравомыслящим взглядом он в долю секунды ухватил всю картину появления нового психа и тут же снова укрылся одеялом – так ящерица или змейка острым язычком выстреливает из пасти и мгновенно прячет его обратно. Я уже знал его историю – однажды в туалете, когда мы сидели лицом к лицу, я опознал в нем не психа и спросил в упор: «Почему вам ничего не колют?» Он побегал глазами по сторонам в поисках видеокамер, не обнаружил их, но на всякий случай шепотом сказал: «Я тоже вижу, что вы не псих. Извините, что я вас не читал, но знаю, что вы писатель. А тут поговорить совершенно не с кем, поэтому я вам откроюсь…» И рассказал, как попал сюда. Несколько лет назад он потряс научно-психологическую общественность своей революционной «Общей теорией жалоб». По этой теории, все наше поведение обусловлено нашими «Ж-П» (жалобами прямыми) и «Ж-К» (жалобами косвенными). При этом «Ж-П» – это жалобы на конкретные обстоятельства, мешающие достижению наших целей, а «Ж-К» – жалобы на правительство, климат, эпоху, наследственность, социальный строй и соседей по дому или даче. Защитив этой теорией докторскую и получив профессуру в крупном московском университете, N. стал внедрять свой метод психоанализа самым радикальным способом – ставил «неуды» всем студентам, которые оспаривали непогрешимость его теории цитатами из сброшенных им с пьедестала Зигмунда Фрейда, Владимира Леви, Абраама Маслоу, Бориса Ананьева или Эрнста Вебера. Но студенты – народ озорной, один из них опубликовал во всех социальных сетях – Фейсбуке, ВКонтакте, Твиттере и т. п. – совершенно другую, издевательски-матерную расшифровку терминов «Ж-П» и «Ж-К», и эта расшифровка вместе с кличкой Макс Жо-Пэ Фрейд так прилепились к N., что он, рассвирепев, вычислил автора этой публикации и добился его исключения из университета. Оно бы и ничего – ну, что может сделать профессору исключенный студент? Но на беду моего соседа, этот мерзавец оказался любимым племянником крупного вора в законе, который поклялся рассчитаться с профессором. А от воров в законе не прикроешься ни профессорским званием, ни связями с высокими чиновниками. Вот и пришлось Максу N. попросить убежища у своего бывшего однокурсника Мирона Браузера и закосить психа в нашу лечебницу с одной-единственной привилегией – никаких уколов…

Оглушительный трезвон прервал мои размышления. Обед? По моим ощущениям, что-то рановато. Но психи на койках зашевелились, медленно поднимаясь в своих бледно-зеленых, успокоительного цвета пижамах и суя ноги в тапочки. Мы с профессором тоже поднялись. Прием пищи, как я уже сказал, обязателен. Лотошники прекратили игру в лото и первыми пошли к двери в коридор. Остальные – и я в том числе – двинулись за ними, соблюдая полную тишину. В коридоре вдоль стен стояли санитары, мы прошли меж ними, не отрывая глаз от пола. Те, кто осмелится взглянуть санитару в глаза, отошли, ясное дело, от психотропных лекарств, их немедленно выводят из строя и тащат в ординаторскую.