Читать книгу "Герой не нашего времени. Эпизод 2 - Дмитрий Полковников"

– Я его ненавижу, как Гитлера, – сказала она.

– Тогда думай, где хочешь остановиться, – ответил он, далее стараясь подобрать наиболее простые и понятные слова.

Панов никогда не считал отца народов добрым дедушкой, но какой странный, необъяснимый никакой логикой парадокс! Люди, ходившие в лаптях и пахавшие сохой, стали рабочими. Их дети – мастерами. Дальше – инженерами, а потом откуда-то выросли «гуманитарии» и начали твердить о «потерянном поколении» и плакаться, мол, лишили их предков былой «счастливой» крестьянской доли. Но почему тогда в деревню вновь крутить хвосты коровам они не едут?

– Ты умная девочка, но что есть, то есть. И у вас был такой человек, дедушка Пилсудский, после смерти которого пошло всё в Польше наперекосяк. Не оставил он вам преемника.

Майя неожиданно успокоилась. «Ой, Ненашев, как ты не прост!»

Да, так и шли у них дела перед проклятой войной. Отец, придя с похорон маршала, всё сокрушался: «Ждут Польшу плохие времена. Никто не станет думать о державе. Продажные политики передерутся и погубят страну…»

Когда ухаживания мужской части слушателей становились слишком назойливыми, Майя, как бронёй, прикрывалась нежданным мужем. Перед взглядом её майора сдувались все. Конечно, с таким-то лицом! Просто памятник на пьедестале. Вот возьмёт и скажет, как у этого, русского Булгакова: «Пошто боярыню обидел, смерд?»[134]

Она неожиданно представила Ненашева своим импресарио в Варшаве. Великолепно. Самый верный способ стать единственной примадонной Польши. Остальных Ненашев просто испепелит взглядом или превратит в каменные статуи.

Панов, глядя на её насмешливое лицо, криво улыбнулся. Потому что никто ещё не умер и не погиб, все пока живы, все-все.

Примерно так всё длилось до одиннадцати, а потом со словами «Нам пора» Ненашев пресёк все разговоры и увёл жену из красивого зала.

Внизу их ждали. Знакомый шофёр и солдат, который некогда приходил с Максимом чинить забор, но в новом обмундировании, щегольской фуражке и наганом в кобуре. Медаль сапёру не дали, но зато дали отпуск. Но не это главное, – в машине сидела мать Майи с каменным выражением лица.

Ближе к полуночи подали поезд, и на вокзале началась суета. Освещения было мало, поэтому в поисках своего вагона люди метались то в один конец состава, то в другой…

– Всем стоять! Дайте дорогу! – прогудел почти над ухом Майи чей-то голос.

Между ними внезапно возник оцепленный коридор, по которому люди в синих фуражках пронесли один, а затем второй тяжёлый ящик.

«Вывозят картотеку, – проводил их глазами Ненашев. – Всё же нашлись в Бресте умные люди».

Первую директиву, связанную с войной, в НКГБ СССР Меркулов отдаст в воскресенье, в девять часов десять минут.

Однако в пассажирский поезд чекисты ничего грузить не стали, а проследовали куда-то дальше, к эшелону с одним пассажирским вагоном и паровозом, видимо сейчас набиравшим воду.

«Ай-яй-яй, Панов. Ты этого не учёл, верно?»

Ненашев нахмурился. Да чтоб они лопнули со своей вечной секретностью! Всё, что связано с картотекой госбезопасности, – тайна, покрытая мраком.

Потом авторитетный ветеран КГБ города Бреста в газете утверждал, что вывез архив некий старший лейтенант, но был убит бомбой[135].

Представитель обкома в докладной записке 1941 года отписал, что сотрудник и следовавший с ним товарищ грохнуты их группой лично. Обознались, приняв за фашистских диверсантов[136].

Но расстрелы по захваченным спискам немцы в июне провели. Ликвидировали негласную агентуру чекистов, больше трёхсот человек, обнаружив бумаги в одном сейфе.

За несданные в секретную часть перед отпуском документы офицера наказали. До конца войны в лагере он чем-то руководил. Саша не придумывал, вспоминая газетный текст.

Ну что же, конвой в вагоне должен испугаться, но большей частью уцелеть.

Отменить нападение поляков на эшелон нельзя. Как иначе? Нарушится цепочка старательно выстраиваемых Пановым «случайных» событий. «Бить по траве, чтобы вспугнуть змею», или как за счёт одного процесса вызвать другой, – машинально вспомнил Панов стратагему из китайского трактата.

Размен тридцати человек на примерно двадцать тысяч ещё оставшихся в крепости и городе. Панов считал всех – и военных и гражданских. Неплохо, если из города успеет уйти хотя бы половина.

«Богу привет и привет Сатане» – именно так. За два тысячелетия сознательной истории человечества суть войны не менялась. Даже мировая гармония стоит слезинки ребёнка, и не надо перевирать то, что бормотал Алёша Карамазов, герой Достоевского, закончив свою мысль словами «Я тоже хочу мучиться».

А как ещё? Панов вздохнул – вчера разведка положила на стол Сталина шифродонесение резидентуры НКГБ из Лондона: Черчилль планирует нанести бомбовый удар по нефтепромыслам в Баку[137]. Десятого мая самый высокопоставленный официальный сумасшедший рейха Гесс выбросился с парашютом над Англией. Так чему же верить?

У входа в тамбур Майя растерянно обернулся. Почему всё так? Прощальный поцелуй стал слишком официальным. Нет, просто дежурным. Какие сухие губы у Максима. Она старалась держаться бодро, а он, наверное, не замечал, что творится в её душе. Никто из них не улыбался. А так хотелось уткнуть нос в воротник его гимнастерки, стремясь надышаться родным запахом на всё время разлуки.

Но мама лишь благожелательно кивнула. Она радовалась, что Майя наконец перебесилась, хотя бы так обретя мужа.

– Отправление, граждане, – предупредил проводник.

Поезд двинулся, поплыло окно, оставляя на перроне какого-то сердитого Ненашева, потом огни исчезли. Темнота, словно и нет ничего в мире, кроме вагона, идущего на восток.

Майя с ненавистью посмотрела на своё взъерошенное отражение в тёмном стекле вагона. Она находилась в смятении от того, что все события последних дней промелькнули с пугающей быстротой, и тут же, неожиданно для себя, всхлипнула. Было жаль и погибшего в проклятом городе отца, и своего недолгого счастья, будто навсегда оборванного этим коротким прощанием.

В два часа ночи поезд прибыл на станцию Берёза-Картузская, где простоял чуть ли не час. Потом осторожно двинулся дальше, и людям открылась жуткая картина.