Читать книгу "Школа обольщения - Джудит Крэнц"

— Ты не наденешь их, Уилхелмина? — спросил он.

— Это Бостон, Эллис. Здесь они будут выглядеть неуместно.

— Корнелия всегда говорила, что ты единственная из всех женщин, на которой эти сережки будут смотреться естественно даже в ванне. Стыдно перед ней!

— Я забыла, дорогой, она действительно так говорила. И почему, в конце концов, я так волнуюсь в этом Бостоне? Бедная тетя Корнелия! Она потратила столько лет, пытаясь превратить гадкого утенка в лебедя. Ты прав, я должна оказать ей честь. Ей бы это понравилось. — Билли снова надела сережки, и они сверкнули в зеркале не по-похоронному веселым отблеском зимнего солнца. Она тихо произнесла: — Необычайно вульгарно для церкви, особенно для сельской. Интересно, хватит у кого-нибудь наглости сказать мне об этом?

Если кто-то и подумал подобное, на поминках, уртроенных по-бостонски в гостиной огромного дома в Уэллсли-Фармз, принадлежавшего одной из сестер Корнелии, он не посмел произнести это вслух. Как всегда после похорон, все выпили, кто много, кто чуть больше обычного, и положенный в первые полчаса вежливый обмен приветствиями довольно скоро перешел в удивительно задушевную беседу. Билли обнаружила, что они с Эллисом оказались в группе родственников, искренне и открыто обрадованных возможностью возобновить старое знакомство с ней, а некоторые попытались даже заявить о близкой дружбе, которой на самом деле никогда не было. Она готовилась к расспросам вроде: «А что это за имя — Айкхорн? Никогда не слышала ничего подобного. Откуда он родом, милочка? Как девичья фамилия его матери?» Но таких вопросов она не услышала.

— Что-то я не понимаю, Эллис, — сказала она, когда они вернулись в отель. — Я почему-то считала, что они будут вежливы со мной, но надменны с тобой. Однако дядюшки общались с тобой так, будто ты здесь родился, а тетушки и кузины так и вились вокруг меня. Даже отец, уже много лет беседующий только с микробами и вирусами, говорил с тобой, я бы сказала, оживленно. Я никогда в жизни не видела его таким. Если бы они не были бостонцами и я бы их хуже знала, я бы подумала, что они все испытали потрясение от твоих денег.

Нет, подумал Эллис, деньги сами по себе не могут произвести такой эффект, если только они не даруются от имени Эллиса и Уилхелмины Уинтроп Айкхорн больницам, исследовательским центрам, университетам и музеям Бостона. Он был рад, что потихоньку пожертвовал столько средств различным благотворительным организациям Бостона, помня, что когда-нибудь Билли вернется сюда.

Его стремление защитить свою жену проявлялось в каждой мелочи их совместной жизни. Год за годом Билли жила в волшебном мире, забыв о мелких неприятностях обычной жизни, и настолько привыкла к тому, что каждое ее желание исполняется, что незаметно для себя самой и Эллиса постепенно, мягко, но непререкаемо становилась деспотичной. Она довольно быстро забыла, что когда-то у нее был зонтик, так как в ее распоряжении круглые сутки находился лимузин с шофером. Промокшие ноги стали чем-то таким же нереальным, как постельное белье, которое не меняют ежедневно. Комната, сплошь не уставленная цветами, была столь же чужда Билли, как и мысль о том, чтобы самой наполнять себе ванну. Переезжая из дома в дом, Айкхорны в дополнение к уже имевшейся там прислуге привозили с собой шеф-повара, личную горничную Билли и экономку. Шеф-повар, в совершенстве знакомый с их вкусами, предоставлял Билли на утверждение ежедневное меню, а горничная — по совместительству услуги и массажистки и парикмахера. Билли становилась все избалованнее — лишь несколько сот женщин на земле могли бы заметить это за собой. Развращенность, порождаемая удобствами, как бы терпимо и вежливо ни относились к ее проявлениям окружающие, неуловимым образом меняет характер женщины, и жажда власти становится для нее так же естественна, как и обыкновенная жажда.

Ни один человек из тех, кто читал в газетах и журналах многочисленные статьи об Айкхорнах, не догадывался, что, хотя Билли и Эллис с виду принадлежат к привилегированному светскому обществу, они тем не менее остаются от него в стороне, никогда по-настоящему не сливаясь с ним. Они создали для себя собственный мир, и контакты с другими людьми стали не только ненужными, но и невозможными. Они никогда не относили себя к какой-то определенной компании, кругу, обществу, группе, прослойке. Хотя они часто устраивали приемы и ходили в гости, их единственными близкими друзьями были Джессика Торп Страусе и ее муж. Если им приходилось проводить время с коллегами Эллиса и их супругами, Билли чувствовала себя выбитой из колеи. Что она делает за одним столом с шестидесятилетними мужчинами и их женами, которые годятся ей в бабушки, когда за соседними столиками обедает молодежь, люди ее возраста? Не похожа ли она среди этих людей на чью-то дочь или внучку, оказавшуюся здесь только потому, что на этот вечер ей не назначили свидание? Но, оставшись друг с другом, они оба становились ровесниками, людьми без возраста, индивидуальностями, дружной командой отправившимися в путешествие. Когда Билли исполнилось двадцать семь, она в день рождения Эллиса с внезапным страхом осознала, что теперь он подпадает под категорию людей, облагодетельствованных правительственной программой медпомощи престарелым.

В кругу той прослойки ньюйоркцев, парижан и лондонцев, что фотографируются в поместье принцессы Дианы, в Марбел-ле, на скачках в Аскоте или на бродвейских премьерах, Билли чувствовала себя гораздо свободней. Среди светских дам средних лет попадалось много молодых женщин. В определенных кругах светского общества к наследницам относятся с не меньшим вниманием, чем к женщинам с положением, ибо, к примеру, принцесса Монако Каролина и принцесса Ясмин-Хан вступили в свои права в результате известных печальных событий, еще будучи подростками. На этой ярмарке тщеславия и роскоши Билли Айкхорн и Эллиса Айкхорна считали прелестной и загадочной парой, потому что они никогда не позволяли дирижерам кружения светской жизни классифицировать их, навесить ярлык и в определенном смысле присвоить их. Проходящий перед ними спектакль забавлял и развлекал их, но ни тот, ни другой не принимали его всерьез. Словно в день, когда они решили пожениться, они тем самым заключили молчаливое соглашение о том, что не позволят никаким условностям, амбициям и соображениям о положении в обществе затронуть их обоих.

В декабре 1970 года, когда Эллису Айкхорну было шестьдесят шесть, а Билли едва исполнилось двадцать восемь, его постиг первый удар, не очень сильный. В течение десяти дней казалось, что Эллис быстро поправляется, но второй, более серьезный инсульт навсегда уничтожил надежду на выздоровление.

— Его мозг действует, но нельзя сказать, насколько активно, — сказал Билли Дэн Дормен. — Поражено левое полушарие. Хуже всего то, что в левом полушарии расположены речевые центры. Он лишился речи и не может владеть правой стороной тела, двигать правыми конечностями. — Он взглянул на Билли, неподвижно сидевшую перед ним, увидел ее крепкую белую шею, и ему показалось, что он только что приставил нож к этой гладкой нежной коже. Он понял, что сейчас, пока она в шоке, он должен объяснить, насколько плохо обстоят дела.

— Он сможет… общаться с вами с помощью левой руки, Билли, но я не знаю, сколько у него осталось сил. Сейчас он должен лежать в постели, но через несколько недель, если ничего не случится, он сможет сидеть в инвалидной коляске с относительным комфортом для себя. Я приставил к нему трех санитаров, они дежурят круглые сутки. И Эллис будет нуждаться в них до конца жизни. Мы уже начали курс физиотерапии, чтобы поддержать функционирование левой стороны тела Эллиса.