Читать книгу "Войны мафии - Лесли Уоллер"

Кевин расхохотался.

– Такая штука здорово пригодилась бы, когда мы с тобой решили появиться на свет.

Повисло молчание. Братья когда-то условились не говорить о своем загадочном отце, но это не значит, что они о нем не думали. Керри встал и подошел к кухонной двери, выходившей в сад.

– Он всегда был для меня пустым местом, – сказал Керри, позволив себе на этот раз зайти дальше, чем обычно, в своих догадках. – Я его немного побаивался, вот и все. Сейчас он хочет все изменить. Всю жизнь он только получал. Сейчас хочет жить, отдавая. Никто не позволит ему уйти далеко с такими мыслями. В особенности Чио.

Кевин громко хмыкнул.

– Но кто выгадает от потрясающей затеи Эль Профессоре, ты?

– Говори за себя! Никто не выгадает. – Кевин хотел что-то сказать, но Керри продолжал: – Если взрыв был организован для того, чтобы взять Чарли на короткий поводок, – затея провалилась. Ты знаешь, что такое сицилийская testa dura[35]– чем больше по ней бьют, тем она упрямей.

– Чио решил послать меня на Филиппины. – Кевин тяжело вздохнул. – Я бы с удовольствием побыл дома на Рождество.

– А что там, на Филиппинах?

– Для тебя – ничего, Кер. Это между мной, Винсом и Итало.

Керри искусно передразнил вздох брата.

– Говорят, Филиппины – это супер... Кев! – внезапно оживился Керри. – Кев, послушай. Я говорил только что – помнишь? – Как Итало отличит, кого из нас он посылает?

Кевин некоторое время сидел неподвижно.

– Как? Да никак! В жизни не разберется. Только ма знает об этом, – добавил он, прикоснувшись к левому глазу. – Но она никому не говорила.

Оба задумались.

Глава 25

Возвращение к нормальной жизни? Долгое время для нее этот вопрос не существовал. Прогнозы докторов относительно ее будущего никогда не начинались с «Уверен, что...» – всегда только «Можно надеяться...». Это была одна долгая, бессонная ночь, окутанная неизвестностью. Из-за швов на лице ее глаза закрывала повязка, но сможет ли она видеть, когда повязку снимут, врачи не знали. Зрения у нее пока не было. И осязания тоже – обе руки замотаны бинтами и привязаны к лубкам. Не было ни обоняния, ни вкуса. Четыре окошка в мир из пяти захлопнулись. Единственная лазейка – слух. Люди обращались к ней, но ответить она не могла. И даже те, кто хотел подбодрить ее, замолкали. Даже Чарли.

Чарли. Гарнет знала, что он рядом. Раздавался его голос – ровно, спокойно. Он был последней ниточкой между ней и небом. Голос бывал веселым или грустным, бодрым или подавленным. Чарли был всем ее миром.

Возвращение Чарли в обычную жизнь – другое дело. Первые две недели после взрыва он искренне радовался гестаповскому режиму ожогового отделения, непреодолимому для репортеров, стервятников с TV и его родственников. Сюда пускали только его, полицейских и пожарного инспектора. Чарли видел рапорт, в котором говорилось, что взрыв на кухне – обыкновенный несчастный случай. Почему они так решили – непонятно. Гарнет не могла ничего рассказать, а Чарли не присутствовал при взрыве.

Его возвращение к жизни? Разбитый нос и выбитый передний зуб, вот и все. И еще несколько порезов – осколками стекла. Все повязки с него сняли через неделю. И выглядел он не хуже, чем после небольшой потасовки.

В конце концов он понял, что задача полиции и пожарных проста, предельно проста: поскорей перевернуть страницу, обрезав все болтающиеся ниточки. Циничное наблюдение конечно, но после истории с газом Чарли немного переменился.

Он не мог думать ни о чем, кроме Гарнет, а также – был ли случайным взрыв? Если б она погибла, его мысли были бы поглощены печалью. Но теперь он мог надеяться – а это зыбкое, болезненное состояние. Поэтому он готов был держать страницу перед глазами сколько угодно долго, как бы ни торопились перелистнуть ее полицейские.

Итало дважды приезжал в больницу – потрясающе, при его ненависти к людным местам! Его не пустили, к счастью, но он оставил оба раза очень изысканные, дорогие букеты для Гарнет. Больше он не приезжал, но поток даров не иссякал – духи, цветы, шоколад, журналы... Джентльмен старой школы.

Сидя около Гарнет, Чарли неотрывно смотрел на ее неподвижное тело, выискивая малейшие признаки улучшения, чего-нибудь, способного поддержать его надежду. Но единственными проявлениями жизнедеятельности оставались дыхание и пульс. Не на что опереться. Ее дорогое лицо, проказливое личико эльфа, скрывала толстая повязка, без отверстий для глаз, с единственной сардонической щелью рта. Раз в день Чарли выставляли в коридор, пока бригада из трех сестер меняла повязки и накладывала мазь. Неуклюжая языческая имитация последнего причастия. Бесчисленные капельницы и датчики, провода, уходящие куда-то под повязки, давали пишу для нелепых, с налетом научной фантастики, кошмаров. Чарли был в восторге, когда из палаты вынесли кислородную подушку. Он был счастлив, когда от бинтов освободили ее правую руку и сказали, что заживление идет благополучно. И не мог дождаться, когда снимут гипс и шины с ее левой ноги и руки. О, это будет день великих надежд! Но когда?

Почему-то он был уверен, что большую часть времени Гарнет в сознании. Когда он держал ее правую, все еще неподвижную холодную руку, несколько раз кончики ее пальцев слабо нажимали на его ладонь.

Потом – огромный шаг вперед: она погладила его пальцы с трогательной слабостью новорожденной.

Понемногу Чарли начал вызывать раздражение у больничного персонала, у чопорных нянечек и докторов, говорящих с сильным иностранным акцентом, у суетливых санитарок, расходовавших на него скудные резервы своей влиятельности. Ему приносили не ту пищу, которую он заказал, пересаживали со стула на стул, выстраивая нелепые мизансцены с целью подчеркнуть свою значительность. Мелкие, грязные уловки. Как могли занимать кого-то проблемы самолюбия в этом мрачном концлагере? Вся атмосфера этого места была такова, чтобы подавлять дух, пока надежда не зачахнет и не умрет.

Чарли мечтал перевезти Гарнет в частную клинику «Ричланд», находившуюся в лесу, на севере Вестчестера. Это было богатейшее заведение, с самой современной аппаратурой и с персоналом, говорящим по-английски, как положено говорить на родном языке. Там его надежды расцвели бы. Там нашли бы способ вывести Гарнет из состояния смертельной пассивности, и началась бы новая жизнь. Но здесь было лучшее ожоговое отделение во всей стране, приходилось терпеть.

Однажды по недосмотру его забыли выгнать из палаты во время перевязки. То, что увидел Чарли, когда доктор и две медсестры разрезали бинты, было голой, сырой, влажной плотью. Потом все снова скрылось под повязкой, намазанной лечебным гелем.

Она моргнула?.. Волосы сгорели, брови и ресницы, конечно, тоже, но разве не шевельнулись ее веки?..

– Вы заметили, доктор?

Молодой венесуэлец бросил на него скучающий взгляд.