Читать книгу "Мика и Альфред - Владимир Кунин"

— Нет, не записывается, гражданин начальник. Я бы это почувствовал.

— Как?!

— Не знаю. Действительно не знаю. Просто почувствовал бы.

Как бы в подтверждение своей обостренной восприимчивости Мика неожиданно для себя увидел, что начальник уголовного розыска, которому десять лет тому назад бандиты отрубили кисть правой руки, излишне напряжен и пугается его, Микиных, откровений.

Вот Мика и решил снять с начальника это напряжение.

— И пожалуйста, гражданин начальник…

— Говори нормально — Петр Алексеевич.

— И пожалуйста, Петр Алексеевич, не бойтесь меня. Я теперь ЭТО делаю только в САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ, КОГДА УЖЕ НЕТ ДРУГОГО ВЫХОДА…

— Спасибо, Миша, — искренне поблагодарил его начальник Петр Алексеевич. — Кто-нибудь из близких знает, где ты?

На мгновение Мика представил себе реакцию папы, когда тот все про него узнает, и, оберегая спокойствие Сергея Аркадьевича, быстро сказал:

— У меня никого нет.

Это была единственная фраза Мики, в которую Петр Алексеевич еще два дня тому назад ни за что не поверил бы…

Он встал с Микиных нар и спросил без видимого интереса:

— Ты поэта Симонова Константина Михайловича знаешь?

— «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…»?

— Да. — Начальник Петр Алексеевич вынул из внутреннего кармана пиджака много раз сложенную газету и протянул ее Мике. — На-ко вот, Михаил. Почитай газетку. Тут товарищ Симонов описал очень грустную и, как мне кажется, важную для тебя историю…

* * *

В этой газете очерк Константина Симонова был проиллюстрирован двумя фотографиями, одна из которых была превосходно знакома Мике с самого его раннего детства.

На этой фотографии, в очень элегантном летном комбинезоне с меховым воротником, стоял молодой и красивый Сергей Аркадьевич Поляков с залихватской курительной трубкой в зубах. На голове у него был высокий жесткий авиационный шлем со специальными очками — «консервами». Сергею Аркадьевичу на этом фото было ровно двадцать четыре года. Ровно потому, что в газете под фотографией, была точно определена дата: «Год 1916. Первая мировая война. Шеф-пилот двора его императорского величества, кавалер трех Георгиевских крестов, вольноопределяющийся Сергей Поляков».

Мика всегда знал эту фотографию. Она висела у отца в кабинете, в окружении фотографий других летчиков того времени, снимавшихся на фоне своих «ньюпоров» и «блерио».

Все эти дореволюционные фото были когда-то подарены Микиному отцу с гордыми и мужественными посвящениями вроде: «На память и добрые воспоминания о лучших днях в 38-м корпусном авиационном отряде — доброму, лихому товарищу Сереже Полякову от подпоручика М. Плетнякова. Деревня Замошье, ноябрь 1915 г.».

Или: «На добрую, долгую память дорогому бесстрашному Сержу Полякову от летчика XII-го Истребительного Авиационного отряда князя Владислава Лерхе. Рига, 9 августа 1916 года. Действ. армия».

Все эти подписи были с ятями и латинскими i — просто палочка с точечкой сверху…

Вторую фотографию в газете Мика видел впервые. Снимок был сделан, наверное, впопыхах, с не очень близкого расстояния и уж совсем не для газеты, а просто так.

Худощавый, осунувшийся пожилой майор Поляков держал в руках хроникальную киносъемочную камеру «Аймо», стоял у пикирующего бомбардировщика «Пе-2» с молоденькими летунами, и у ног Сергея Аркадьевича валялся его парашют.

На этом снимке Сергею Аркадьевичу чуть больше пятидесяти. Он вдвое старше каждого из тех, с кем разговаривал тогда, когда их кто-то сфотографировал…

А под фото — подпись: «Осень 1943 года. 22-я Воздушная армия. Кинорежиссер-оператор Сергей Аркадьевич Поляков с экипажем самолета перед вылетом на свое последнее боевое задание».

… Звеном, тремя машинами, с высоты в две с половиной тысячи метров они свалились в почти отвесном пике на немецкую мотострелковую колонну…

Из пикирования выходили в горизонтальный полет прямо у немцев над головами! И снова — в набор высоты…

Сергей Аркадьевич снимал из кабины стрелка-радиста…

Ему очень нужны были кадры атаки!..

Он уже несколько месяцев был прикомандирован к пикировщикам 22-й Воздушной армии, и ему оставалось доснять совсем немного планов для того, чтобы потом приехать в Алма-Ату и спокойно сесть монтировать большой документальный фильм о фронтовых летчиках этой войны…

Кажется, так писал Симонов.

Он даже написал о том, что в начале войны Сергей Аркадьевич Поляков потерял жену, скончавшуюся у него на руках в Свердловске.

Потом без вести пропал его сын — поразительно талантливый мальчик, рисунками которого восхищались известные и признанные художники…

У бывшего русского летчика, героя Первой мировой войны, у человека глубоко интеллигентного, свободно владевшего тремя европейскими языками, пришедшего в советский кинематограф на заре его возникновения и ставшего кинорежиссером, эта война отняла все — дом, жену, сына…

У него не оставалось ничего, кроме его профессии, писал Симонов… Он, режиссер, ушел на фронт своей второй войны, взял в руки камеру и стал снимать самый главный фильм своей жизни.

А теперь советский кинематограф понес невосполнимую утрату, писал Симонов, — погиб

Сергей Аркадьевич Поляков…

Погиб как настоящий летчик, как истинный авиатор — в воздухе.

* * *

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Может быть, потому, что камера, нары, тусклый контрольный свет, ночь сквозь решетку в окошечке под самым потолком…

В голову лезут какие-то ни чёрта не значащие пустяки, осколочки…

…вот папа несет трехлетнего Мику из ванной, завернув его, как куколку, в огромное махровое полотенце…

…вот папа учит шестилетнего Мику читать…

Он почему-то выбрал отрывок из Кервуда, где герой попадает в бездну. И вот это многократно повторяемое слово — «бездна» очень мешает Мике сосредоточиться… Уж слишком эта БЕЗДНА похожа на одно жуткое матерное дворовое ругательство! И Мика странно стесняется его произносить… И от этого почти не может читать. А папа нервничает:

— Ты же вчера уже прекрасно читал!

— Там было другое… — краснея, стыдливо шепчет Мика.

— Господи! Какая разница?! — не может понять папа.

… Папа и восьмилетний Мика вернулись с Елагиных островов… Или они тогда уже были Кировскими?… Стояли час в толпе, глазели на новый аттракцион, допускались только взрослые. На человека надевали парашют, два служителя расправляли его палками над головой у счастливца, он становился на металлическую решетку, а внизу, под решеткой, запускали авиационный двигатель с пропеллером. Могучей струей воздуха человека с парашютом поднимало ввысь метров на тридцать. Потом двигатель выключали, и смельчак плавно опускался на парашюте на землю.