Читать книгу "Супервольф - Михаил Ишков"

Что касается астрологии, Гитлер резко отрицательно относился к наукообразным пророчествам по звездам. Он не то, чтобы не доверял гороскопам, но относился к ним с подозрением, не без основания полагая, что попасть под власть прогноза легко, а освободиться от него трудно.

Впрочем, об этом после. Более распространяться на эту тему не буду, а перейду прямо к обращенному ко мне предложению фюрера послужить Германии — стране (он не сказал родине — sic![49]), воспитавшей меня, поспособствовавшей обрести ментальную силу.

Еще не прокричал новозаветный петух, как я во второй раз совершил предательство — попросил время подумать.

Что касается письма Пилсудского, он равнодушно обронил, что в самом ближайшем будущем даст ответ вождю польского народа, а до той поры он, Адольф Гитлер, в полном моем распоряжении.

Присутствовавший на встрече Вайскруфт и бровью не повел, а я растаял и в третий раз ответил любезностью на любезность. Мессинг неосторожно предупредил господина Гитлера, что в конце декабря того ждет несчастье, так что пусть он будет осторожен в выборе еды. Гитлер попросил уточнить, что я имею в виду, но мне нечего было добавить. Я повторил, чтобы он проявил осторожность, посещая общественные места.

— В меня будут стрелять? — спросил он.

— Не знаю. Прогноз связан с пищей, точнее с местом приема пищи.

Глава 3

Мои выступления в Германии трудно было назвать триумфальными. К тому же спустя недели две после начала гастролей господин Кобак без объяснения причин бросил меня. В оставленной записке было сказано: «Дорогой друг! Семейные обстоятельства требуют моего срочного отъезда в Варшаву. Передоверяю тебя господину Вайскруфту. Этот достойный господин позаботится о тебе и об организации выступлений. Верю, тебя ждет грандиозный успех. Надеюсь на скорую встречу».

Сначала я решил, что Кобак спятил, затем меня догнала мысль об удивительной способности Вилли убеждать любого. Уж не пригрозил ли он отважному шляхтичу автомобильным бампером, которым с таким искусством управлялся господин Кепенник?

Я потребовал объяснений. Вилли показал контракт и суму неустойки в случае его нарушения с моей стороны.

— Публику не интересуют подробности взаимоотношений артиста с его импресарио. Публике подавай Мессинга, и он будет подан.

— Ты все-таки добился своего! — заключил я.

— Я всегда добиваюсь своего, и знаешь почему?

Он перешел на русский.

— Потому что я всегда уважительно отношусь к своему оппоненту и не спешу с выводами. Хорошая атака — это подготовленная атака. Что касается контракта, хочу напомнить, все условия, которые мы обговорили с тобой десять лет назад остаются в силе. Мы можем оформить их в дополнительном соглашении, после чего ты будешь волен поступать так, как тебе мечталось, когда рядом была Ханни. Если хочешь учиться, учись. Желаешь заняться психологией — никаких возражений. Намерен жениться, этот пункт мы тоже уточним.

Он говорил рассудительно, в полной уверенности, что Мессинг у него в кармане. Я не мог слышать его голос — схватил пальто, шляпу и выскочил из гостиничного номера.

Был вечер, промозглый берлинский ноябрьский вечер. Я намерзся еще в гостинице, а на улице у меня зуб на зуб не попадал. Если это экономия, что такое скупердяйство? С другой стороны, возможно, именно нежелание тратиться на обогрев и воспитал в немцах своеобразный фатализм, позволявший им стойко выносить удары судьбы. С какой стати нести лишние расходы, если скоро придет весна? Эта сметка напоминала радость утопленника, в последнее мгновения поздравившего себя — а ведь мог бы скончаться от рака.

Мессинг брел по улице, боролся с ветром и с недоброжелательством поглядывал на аборигенов. Сам не заметил, как забрел в Моабит. Здесь отыскал знакомое заведение, зашел к «тетушке Хелене».

Заказал кофе. Хозяин глянул на меня как на зачумленного, затем, справившись с изумлением, принял заказ.

Я устроился в углу, неподалеку от того места, где когда-то докладывал товарищу Рейнхарду о событиях в Эйслебене.

Здесь мало что изменилось, разве что поубавилось коммунистической символики. Возле моего столика, на стене все еще красовался заметно облупившийся серп и молот, справа возвышался пролетарий, сжимавший в руках винтовку и смело глядевший в будущее. Красивая, имевшая неестественный наклон подпись под рисунком гласила — Гюнтер Шуббель. Понимай, как хочешь, то ли на стене был изображен сам Гюнтер, то ли это был его автограф. В любом случае, его не забыли, это было приятно. Помнится, он виртуозно обращался не только с винтовкой, но и с пивной кружкой — выпивал ее на пари, придерживая пальцами ног. Хороший был товарищ. Жаль, что «измы» обманули его.

Я с удовольствием выпил чашку горячего кофе, затем прикинул — как быть?

Я видел Вилли насквозь, но это знание ничем не могло помочь мне. Менее всего его интересовало служение «национальной идее», хотя как всякий полукровка он был отъявленный патриот. Его заветной целью являлся коммерческий успех, но не в примитивно-монетарном значении этого слова, а в куда более широком, метафизическом, смысле. Его владетельной «стью» являлся престиж, добропорядочность, солидный счет в банке. Его пунктиком было стремление вернуть доброе имя и восстановить деловую репутацию Вайскруфтов, изрядно подмоченную папашей. Бегство Вайскруфта старшего в Аргентину окончательно лишило Вилли доступа в хорошие дома.

Однажды он сам признался.

— Мой милый Августин сам мог бы послужить отличным экспонатом для своего паноптикума, правда, его уродство было не так заметно. Оно проявлялось в свойствах натуры. Папаша был отъявленный авантюрист. Ему не хватило позорного изгнания из армии, так он еще наделал кучу долгов и, спасаясь от кредиторов, ударился в бега. У меня нет выбора, Вольфи, как только заняться серьезным, перспективным делом. Служба в компетентных органах хороша для детей лавочников, сынков управляющих имениями, наследников средней руки адвокатов или для изгнанных с флота морских офицеров, но никак не для Вайскруфтов.

Трудно сказать, на что надеялся Вилли, впадая в такого рода доверительность, только разжалобить меня ему не удалось. Я не такое видывал, даже ангела небесного. Это было куда более впечатляющее зрелище, чем Вайскруфт с его семейными проблемами.

По поводу наших взаимоотношений Вилли выразился в своей обычной манере очковой змеи.

— Нам обоим нужны деньги, Вольфи. Деньги — это еще не власть, но неоспоримое право стоять рядом с властью. Больше никаких выступлений в рабочих клубах и прочих сомнительных заведениях! Ты вовсе не левак в душе, а добропорядочный, хитренький еврейский мальчишка, досыта наевшийся нищеты и желающий, чтобы такое больше не повторилось. Больше всего на свете ты страшишься оказаться в поезде без билета. Это и есть твоя тайна, а возможно, и секрет твоего дара. Доверься мне, и у тебя всегда будут деньги на проезд. Теперь ты будешь производить свои опыты перед избранной публикой. Твое искусство впечатляет, но этого мало. Оно еще должно приносить солидный доход. Для этого, прежде всего, необходимо избавиться от пошлых жестов и истошных вскриков, которыми ты сопровождаешь свои прозрения. Тех, кто теперь будет собираться на твои сеансы практической магии, театральные жесты не интересуют, как, впрочем, и поиски портсигаров, тюбиков с губной помадой, размахивание знаменами и хоровое пение. От тебя ждут высказываний по более серьезным вопросам, и если ты попадешь в точку, у нас отбоя не будет от состоятельных клиентов. Но для этого надо подучиться.