Читать книгу "Общая тетрадь - Татьяна Москвина"

Цветистый, с явными пятнами одаренности текст начал меня дико раздражать своей очень уж бесхитростной идейной простотой. Юные герои ходят по России и сочувствуют, а толстые дяденьки ездят в машинах и гребут под себя. Нас ведь уже покупали на это в прошлом веке занятные бесы по имени «большевики», может, хватит?

Видимо, лживая официальная идеология порождает могучую, но тоже сомнительную реакцию. Разожравшиеся па-пики и мамики гудят, что все хорошо, – а злые дети, особенно после пьянки или приема в кровь разных химических смесей, вопят, что все плохо.

А все ни плохо, ни хорошо. Все сложно, потому что чертовски сложен этот мир, как бы это ни раздражало девушек с зелеными волосами. От папиков и мамиков тошнит, это факт. Но если судьбы мира возьмут в свои руки девушки с зелеными волосами, годы правления жирных папиков покажутся нам раем на земле. Жутко даже представить, что бы это было!

Наверное, для начала юные революционеры и девушки с зелеными волосами прикажут, чтоб всем старикам дали пенсию тысяч в двадцать рублей. Когда им начнут объяснять, что это невозможно, они прикажут казнить сук-экономистов. Впрочем, старики скоро будут забыты. Революционеры раздадут казну, опустошат запасы, потому что не надо ничего копить, а надо гулять по земляничным полянам, разрешат курить траву, отменят все экзамены в школах да и сами школы заодно, распустят армию и гадов из ФСБ, МВД и ГИБДД, после чего России придет не выдуманный в прогрессивных книжках, а самый настоящий конец.

Нет, нет. Начальник должен быть тихим, скучным, хитрым, жадным, здравомыслящим, лучше всего без всяких волос вообще. Такого еще можно как-то воспитать, устыдить, испугать, приручить. А этих, с зелеными волосами, – никогда. Они, по их мнению, всегда правы, и их дело святое. Вот такие вот красавцы, студенты из Сорбонны Пол Пот и Йенг Сари, в родной Камбодже треть населения съели!

Не, не хочу. Пускай сидят в своей резервации под названием «революционная проза» и получают литературные премии.

Пока они там, можно жить спокойно. Светлая Русь с зелеными волосами еще далеко.

2008

РАЗГОВОР В ПОЛЬЗУ ВЕЧНОСТИ

Он, Она, Оно и Они

Он – режиссер драматического театра

Она – актерактриса

Оно – искусство театра

Они – зрителикритики

Предупреждение автора: эта статья состоит из преувеличений, натяжек и домыслов. Она принципиально неверна.

Когда все понимают, что Он появился, возник и стал быть, уже поздно. Он неотменим, как гроза или проникающая радиация. Точнее – смесь того и другого, не встречающаяся в природе, но часто встречающаяся в мире искусств. В мире искусств, как мы знаем, в основном обитают люди, редко встречающиеся в природе.

Противостоять Ему невозможно и бессмысленно: на сегодня Он единственный, кто знает, как делать театр. И Он его делает. Это Он вращает колесо сансары, и Она выходит на сцену, Они, любимые, заполняют зал, Они, нелюбимые, пишут свои измышления, и Оно – продолжается.

Разумеется, Он – монстр. При этом психика Его может быть признана одной из самых устойчивых среди профессионалов искусства. За редчайшими исключениями, Он не спивается и не кончает с собой. Многолетнее пребывание в состоянии блэкаута (полного затмения) не является препятствием к постановке спектаклей и руководству театром. Вообще, как правило, некие мглистые чары, ползучие туманы Броккена окутывают Его жизнь.

Февраль 1999 года. Я иду в Театр имени Моссовета на спектакль «Горе от ума» в постановке Олега Меньшикова – нашего принца Грезы, решившего взобраться на упомянутый Броккен. Прохожу мимо Театра Сатиры. Надпись на фронтоне театра гласит, что его руководитель – Валентин Плучек. Тот самый Плучек, что дебютировал в мейерхольдовском «Ревизоре»…

Наверное, это – идеальная матрица судьбы всякого Его: получить в полное владение кусок жилого пространства, которым позволено править до поры, пока смерть не разлучит. Его смерть, однако, уносит с собою всякий смысл существования подвластного Ему пространства. Когда Он умирает, то труппе театра следовало бы, наподобие верных жен индийских раджей, лечь в могилу вместе с ним. Они по слабости натуры этого не делают. Начинается существование в мире теней. Они ждут другого Его – того, кто в силах вдохнуть новую жизнь в их призрачные силуэты. Но Он, настоящий, прирожденный Он, избегает призраков с отягченной наследственностью (жизнь в царстве предыдущего Его) – Ему нужные свежие, румяные лица, глаза, блестящие от энтузиастических надежд, крупный запас золотой веры… Это не дохлая романтика, а будни театра. «О нет, так жить нельзя – но любят не иначе!» – воскликнул Альфред де Мюссе по другому, конечно, поводу. На Броккене вообще не жалуют скептиков, тыкающих пальцем в туманы и интересующихся: «А это у вас что? А это вы к чему?» При виде этих несносных, но, хвала Аллаху, редких персонажей Его глаза подергиваются холодом и печалью. Ему нужна подлинная нежность – она и есть понимание. Ему трудно. Ему всегда трудно. Ему нужны верные люди. Ему всегда нужны верные люди. Если вокруг Него сто верных людей – Он никогда не упустит случая прикупить сто первого (не деньгами – что вы! Взглядом. Тем неописуемым взглядом, которым женщины в поиске притягивают потенциальных любовников). Это нужно Ему, когда Он – Скиталец, но тем нужнее это Ему, когда Он – уже Сиделец. Для превращения Его-Скитальца в Его-Сидельца требуется известный бег времени. Если этого превращения не происходит, Скиталец растворяется в информационном поле Земли или иным образом гибнет. Обращение Скитальца в Сидельца должно произойти до пятидесятилетнего рубежа его биографии, иначе оно будет слишком болезненным. Главное осуществляемое Им дело – проведение в жизнь акта единоличного хотения. Когда мы читаем или слышим информацию о том, что режиссер Н. поставил такую-то пиэсу, то относимся к сообщению с тем же эпическим спокойствием, с каким древние греки воспринимали деяния древнего греческого рока. Ни удивления, ни восторга, ни тревожных вопросов. Поставил – значит, так тому и быть. Почему поставил эту пиэсу, а не другую – та кой темы даже и не возникает в уме. Никто не сопровождает деяние режиссера э На неуместными восклицаниями типа «Вот те раз!», «Да зачем это?» или «Ой, не к добру оно все…» Реакция одна и может быть описана так: «Поставил, значит? Угм. А кто видел? Р.Д. хвалит? Ну, этому я не верю. М.Д. не нравится? А О.С.? Угм. Может, посмотреть, что ли…» (Если в инициалах вы угадываете имена известных критиков, то не беспокойтесь – у каждого зрителя свои Р.Д., М.Д. и О.С.)

Он – в любой стране Он. И в любой стране Его слава никак не связана с Его реальными способностями к воспроизводству театра. Некоторые называют это талантом. Я думаю, употребление данного термина излишне. Оно поведет нас ложной тропой предпочтений и вкусовщины. Я лучше приведу яркий, убедительный пример.

На свете давно существует режиссер Петер Штайн. Он, кажется, немец. Питает слабость к русской театральной культуре и русским актерам, что, учитывая его национальность, простительно. Он обладает давней мифической славой, сложенной без нашей помощи и потому, конечно, подозрительной. У него «есть имя». Словосочетание «Штайн тире великий режиссер» введено в файл «современный театр» информационного поля Земли. Поэтому тридцать тысяч курьеров занимаются историей того, как он ставит пиэсу «Гамлет» с русскими актерами. Гамлет поручен Евгению Миронову. Способный и милый тридцатидвухлетний юноша, на которого ирония судьбы взвалила миссию исполняющего обязанности великого актера, но который им не является, незрел для этой роли, если понимать ее буквально – как лучшую трагическую роль всех времен и народов. Оставалась, правда, надежда, что режиссером выстроена концептуальная клетка, где будет размещен именно этот актер с именно этой индивидуальностью, как это сделал для своего Гамлета, скажем, Някрошюс. Надежда умерла последней. На цирковой арене (в Санкт-Петербурге спектакль играли в помещении цирка на Фонтанке) актеры в темпе, но без ритмов гнали голый сюжет, снабженный кое-какими трюками. Гамлет играл на саксофоне, Офелия – на электрогитаре (оба – плохо). Страстная мечта о том, что я более не увижу рыжеволосых мрачно-эротических Гертруд и босоногих Офелий с распущенными волосами в белых рубашках, рухнула… Правда, на Офелии были белые носочки. Возможно, оригинальность сей детали принадлежала Штайну, возможно – модельеру Тому Клайму, чья «осенняя коллекция» использовалась в спектакле. Коварная любовь Штайна к русским актерам заключалась в том, что он предоставил их самим себе, не сочинив ни одного внятного образа. Тем не менее спектакль явился крупной и внятной ньюс, отрапортованной в СМК и отрецензированной в СМИ. Словосочетание «Штайн тире великий режиссер поставил „Гамлета“ тире это спорно надо смотреть» опять попало в файл «современный театр»… Это я так долго изъясняю простую мысль: способность к сочинению занятной, изобретательной и разнообразной ткани театрального спектакля не находится ни в какой связи с авторитетом, славой и влиянием режиссера…