Читать книгу "Бэстолочь - Юрий Вяземский"

«А они на нее похожи!.. Такая же ласковая улыбка… и волосы одного цвета… и даже фигуры…»

На следующий день они с сердитым человеком повторно залили каток. А еще через день он начертил после уроков большое разноцветное объявление, которое повесил на ее подъезде: «Организуется СЕКЦИЯ ФИГУРНОГО КАТАНИЯ! Приглашаются все желающие!»

Он стоял на катке в центре двора и смотрел на окна ее квартиры. Он вспоминал о том, как они впервые поцеловались. Они сидели на берегу моря, менявшего на ветру свой цвет, как «хамелеонов миллионы» в песне Новеллы Матвеевой:

…Ласково цветет глициния. Она нежнее инея. А где-то есть земля Дельфиния И город Кенгуру.

Дом на углу Садовой был трехэтажный и невзрачный на вид. На двери второго подъезда висело объявление, а во дворе был каток для детей.

С каждым днем ему становилось все труднее умалчивать об этом, все навязчивее хотелось написать ей в одном из писем:

«Теперь в твоем доме многие знают меня и даже здороваются. Мы с Игорем Игоревичем устроили у тебя во дворе каток для детей и организовали две секции: одну для фигуристов, а другую для хоккеистов. Занимается с ребятами Игорь Игоревич (он тренер по фигурному катанию и, кстати, совсем не такой сердитый, каким кажется), а я помогаю ему: слежу за катком, за дисциплиной, то есть, когда катаются фигуристы, не пускаю на лед пацанов с клюшками и шайбами, и наоборот… Видишь, до чего я докатился в твое отсутствие!.. Зато я завтракаю по утрам в твоем кафе-молочной, каждый день вижу перед собой окна твоей квартиры… А вчера ко мне подошел… Кто бы ты думала? Твой отец! Похлопал меня по плечу и сказал: „Что же ты, парень, других учишь, а сам не катаешься?“… Если бы он только знал!.. А сестренка у тебя симпатичная. На тебя похожа. Мы с ней часто сталкиваемся во дворе».

Ни о чем об этом он не писал ей, готовя сюрприз, но едва ли не каждый день отправлял в далекий южный город письма с описанием своей любви, тоски, одиночества и надежды на скорую встречу. Она с прежней аккуратностью, раз в неделю отвечала ему красивым почерком, подробно сообщая о своих занятиях в училище, расспрашивая о том, как он готовится к выпускным экзаменам, какие оценки намечаются у него в аттестате.

Дом был трехэтажный. Во дворе его проводила свои занятия спортивная секция, руководимая тренером Игорем Игоревичем и его помощником, задумчивым пареньком, которого все в доме называли «наш рыжий» за рыжеватые его волосы. Популярность секции росла с каждым днем, и тренер хотел было прекратить набор новичков, но Рыжий нашел проблеме иное решение: призвал на помощь мужское население дома и совместными усилиями не только значительно расширил каток, но также благоустроил его: огородил дощатым барьером, оборудовал скамейками и хоккейными воротами. Стараниями того же Рыжего над катком через некоторое время появилось электрическое освещение, было начато сооружение радиоузла. Однажды вечером во двор забрела компания каких-то подвыпивших парней. Они прогнали с катка малолетних хоккеистов, вытащили на лед скамейки и выставили на них бутылки с вином. Рыжий, оказавшийся свидетелем этой сцены, смело выступил против захватчиков, и наверняка досталось бы ему за его самоотверженность, но старшие братья занимавшихся в секции с криком «нашего „рыжего“ бьют!» выскочили из подъездов и выдворили хулиганов.

Расчищая лед от снега или помогая маленьким фигуристам зашнуровывать ботинки, он часто замечал эту старушку, видел, как она медленно шла вдоль подъездов, с трудом переставляя ноги.

«А ведь у нее, кажется, есть бабушка… Нет, тогда бы они жили вместе…

Однажды, увидев с катка, что старушка тащит тяжелые сетки, он подбежал к ней, отобрал ношу и помог добраться до квартиры; она жила на третьем этаже и едва поднялась по лестнице, так тяжело и часто дышала, что даже поблагодарить его как следует не смогла, а лишь беспомощно вертела головой и виновато улыбалась.

На следующий день, позавтракав в кафе-молочной, он завернул во двор, вошел в четвертый подъезд и поднялся на третий этаж. Он долго ждал у двери, пока старушка открыла ему на звонок.

– Бабушка, может быть, вам чего-нибудь надо… Ну в магазине или аптеке… Я сейчас в школу иду, а на обратном пути, если хотите… – неловко начал он, по но мере того как старушка испуганно отвергала его услуги, вел себя все решительнее и настойчивее…

«Нет, она, конечно, не ее бабушка. И наверное, я странно выгляжу… Но когда она приедет, ей ведь будет приятно узнать, что я помогаю старой и больной женщине, живущей в ее доме…»

Дом был трехэтажный. В его четвертом подъезде на последнем этаже жила старая женщина. Звали ее Марией Ильиничной. Родных у нее не было, но с некоторых пор ее стал навещать молодой парень с рыжеватыми волосами и задумчивым лицом. Он ходил для нее в магазин за продуктами, в прачечную за бельем и в аптеку за лекарствами, часто сопровождал ее во время прогулки по двору, бережно поддерживая под руку, а потом заходил в ее отвыкшую от людей квартиру, заставленную старинной мебелью, увешанную старинными литографиями и пожелтевшими афишами, садился в старое кресло, пил чай из старых фарфоровых чашек и слушал рассказы хозяйки. Сорок лет Мария Ильинична проработала в районной библиотеке, сорок лет принимала и выдавала книги. Вся жизнь ее, как ей казалось, прошла тихо и незаметно, в четырех стенах, среди стеллажей с книгами и лампочек без абажуров. Но в Отечественную войну она ушла на фронт, служила медсестрой санитарного поезда, несколько раз выносила из горящих вагонов раненых. А в тридцатом году была мобилизована на борьбу с неграмотностью, основала три библиотеки в Сибири, вместе с книгами пряталась в погребе от кулаков. А в гражданскую войну… А в революцию, когда ей еще пятнадцати не было… С каждым посещением Марии Ильиничны перед рыжим пареньком в беспорядке старческих рассказов все шире раскрывалась незнакомая, во многом непонятная ему, почти невероятная жизнь, и с каждым разом рассказчица и слушатель все сильнее привязывались друг к другу, так что некоторые жильцы вдруг признали в подростке внука Марии Ильиничны и чуть ли не упрекали парня за то, что «так поздно в нем заговорила совесть».

Она приехала в конце февраля. Достав из почтового ящика письмо, в котором она сообщала ему день своего приезда и номер вагона, он долго не мог поверить.

«Она ведь писала, что до лета не сможет приехать!.. У них ведь сейчас занятия!..»

Три дня, оставшиеся до ее приезда, он был сам не свой от нетерпения, едва высиживал от звонка до звонка в школе, но домой приходил поздно вечером, все свободное время проводя возле ее дома: лед катка выскоблил скребком так, что снежинки не осталось, но этого ему показалось мало, и тогда он заново залил каток, но и этим не удовольствовался и на следующий день, несмотря на протесты Марии Ильиничны, вымыл у нее в квартире полы и собирался мыть окна, но потом сообразил, что даже при его жажде деятельности мытье окон в зимнее время слишком нелепое занятие; дома у себя он никогда не мыл ни полов, ни окон.

В день ее приезда, едва открылось кафе-молочная, он позавтракал в нем, потом пришел во двор. Окна ее квартиры были темными: родители еще спали. Он сел на скамейку и стал ждать, когда они проснутся, чтобы вместе ехать встречать ее, но и десяти минут не высидел, выбежал на улицу и пешком отправился на вокзал.