Читать книгу "Черная заря - Владимир Коротких"

Потерев ладонью лоб, он отстегнул от ремня фляжку и вылил всю воду на голову и лицо. Он поднялся, вытер лицо панамой, забрался в БТР и поехал по направлению к позиции.

Бойцы суетились у двух костров. Запах риса, кипящего в масле внутри чугунка, приятно щекотал ноздри и возбуждал аппетит. Мамаджонов, занимающийся приготовлением плова, деловито покуривал рядом, заодно проворачивая в томящемся рисе отверстия самодельной деревянной лопаточкой. Он имел одухотворенный и довольный вид.

У второго костра стояли Ричард и Рябов, который тоже помешивал железным черпаком в металлическом стакане термоса не менее приятно пахнущее варево с черепашьим мясом. Ему тоже, наверное, было хорошо от этого занятия, но выражение его лица было неизменно суровым и скупым на эмоцию. О его благодушии в данный момент можно было судить по тому, как он наклонился и, понюхав пар, исходящий от варившейся вкуснятины, хриплым баритоном негромко проговорил:

— О, ку-у-ур-ва.

И, выпрямившись, глядя на Ричарда, с легким намеком на улыбку добавил:

— Хавка путевая будет.

— Да-а-а, — спокойно ответил Ричард.

Шестак, дефилирующий между двумя кострами, увидев приехавшего Андрея, подошел к нему.

— У нас все по распорядку варится. — И, перейдя на тихий тон, продолжил: — Колонну встречную видели?

— Видел, — сказал Андрей.

— Гармошку привезли, — довольно сообщил Шестак. — Я ее сховал, чтоб Горчак не увидел раньше времени, вас дожидался. Когда подарок ему поднесем?

Андрей тоже заулыбался, довольный от мысли обрадовать Горчака и остальных наличием у них теперь собственного музыкального сопровождения.

— Давай сразу после ужина. Согласен?

— Конечно! На сытый желудок оно и дарить приятней! Я в блиндаже ее из футляра быстренько вынул и посмотрел. Красавица, а не гармонь. Только не пойму, как он своими здоровенными клешнями на ней играть-то будет? Изомнет ведь, как фантик. Там кнопочки нежненькие. — Шестак заработал пальцами, имитируя игру на гармони.

— Да ладно тебе, не изомнет! — Андрей похлопал его по плечу.

Он взял ведро, зачерпнул из бочки воды и, раздевшись по пояс, громко крикнул:

— Шестак, полей-ка!

Настало время ужина. Готовая праздничная стряпня стояла на камне, предусмотрительно укрытая бушлатами.

Первыми накормили трех бойцов, несущих службу в окопах. Остальные, последовав примеру Андрея, умывались. Наконец все собрались на своем обычном месте под тентом у блиндажа.

— Можно приступить к приему пищи? — спросил Шестак, держа в руке черпак.

— Давай! — кивнул Андрей. — Чего спрашиваешь?

— Кто на праздничной раздаче, вместо Артиста? — спросил Шестак, обращаясь к бойцам.

— Да ну, давай я, шо ли, — вызвался Горчак.

— Не-е-е. — Шестак засмеялся. — Не-е-е. Ты что, Микола, сам, что ли, не понимаешь, что хохол на раздаче — это катастрофа мирового масштаба?! Ты, братко, даже и не думай об этом ответственном деле!

— А шо зараз не думай?! — изумился Горчак.

— Говорят, не думай, значит, нечего думать, — глухо прогудел Рябов, постукивая ложкой по котелку.

— Да мени шо, билше всех треба? Да на шо мени та раздача? — Горчак добродушно улыбался. — За шо ты мени, мой меньший братку Шестак, черпака лишаешь?

— А что это я твой меньший брат? — ткнул его шутя ручкой черпака Шестак. — Я аж на два месяца тебя старше.

— Ну як шо, ты шо, не разумиешь? Украинский народ перший после русского по численности, значить, як старший брат.

— Ага, хохлюра! — Шестак замахал черпаком. — Белорусы всегда рядом были, никуда тикать в самостийность не собиралися! А то туда же, «наш батько Махно за неньку, ридну, самости-и-ийну Украину стоял. Ему фигуру на могиле зробить треба!» — Шестак смеялся и передразнивал Горчака.

— Ладно, военные, тормозите! — вмешался Андрей. — А то, пока вы места в парадной ложе делить будете, жратва остынет. Мамаджонов раздавать будет. Давай, Джин! Ты у нас снайпер, глазомер у тебя хороший, так что всем поровну.

Шестак протянул черпак Мамаджонову.

Когда бойцы, умолотив все содержимое котелков, попивали чаек из верблюжьей колючки, Шестак заговорщицки посмотрел на Андрея и тихо спросил:

— Ну что, пора?

— Давай, — кивнул Андрей и, поднявшись, с серьезным выражением лица обратился к Горчаку: — Рядовой Горчак, встать!

Горчак, отставив кружку с недопитым чаем, вскочил с места и вытянулся по стойке «смирно», недоумевая от излишней официальности.

— Кругом! — скомандовал Горчаку Андрей. — Стоять так, пока не скажу!

Горчак стоял, отвернувшись в сторону окопов, а Шестак быстро прошел в блиндаж за гармонью. Андрей приложил указательный палец к губам, давая знак остальным бойцам соблюдать молчание.

Шестак быстро вернулся с гармошкой в руках. Гармошка и правда была красивая, отделанная красным пластиком с белым орнаментом на уголках. Она блестела и переливалась своей новизной. Бойцы с восхищением смотрели на нее, пересиливая себя, чтобы не закричать, а Горчак продолжал стоять, соображая, чего ожидать.

Стоя позади него, Андрей спросил:

— А ну-ка, скажи нам, рядовой Горчак, чего ты в данной сложившейся жизненной обстановке больше всего желаешь?

Горчак спокойно ответил:

— Да не знаю, дембеля, може? Чи шо?

— Нет, дембель — это не по нашей части. Ты подумай, подумай. Какая у тебя, может, менее грандиозная мечта есть?

Бойцы зашикали на него:

— Думай, думай…

Горчак, чувствуя некоторую необычность момента, протянул:

— Ну-у-у, черпачка мени зараз лишили, чого ж мени теперь ждать-то?

Рябов, вытягивая из пачки сигарету, подсказал:

— Горчак, вторая после дембеля грандиозная мечта любого серьезного человека — бабенка. За каким тебе тот черпак? Ты че, ненормальный?

Андрей посмотрел на Шестака:

— А ну, намекни.

Шестак, медленно растягивая мехи гармони, нажал на одну кнопочку. Гармонь издала мелодичный протяжный высокий звук.

Горчак вздрогнул, не дожидаясь команды, быстро повернулся и присел на лавку. Его лицо выражало даже не восторг, а легкую контузию. Шестак нажал всеми пальцами на кнопки и стал растягивать мехи. Гармонь издала многозвучное рычание.

Горчак медленно протянул к гармони руки и тихо сказал:

— Ой, братко, не мучай детинку, дай ее мени, вид тебе она дуже стонае.

Шестак передал ему гармонь. Горчак сомкнул меха, поставил ее на колени, ласково обнял ее, прислонился к ней щекой и молчал. Потом он поднял голову, обвел взглядом сидящих: