Читать книгу "Хлеб с ветчиной - Чарльз Буковски"

Девицы соскочили с покрывала и бросились в воду вслед за Джимми. Я слышал их смех и крики — крики безумцев… Что? Нет, конечно, они были прекрасными, ведь они еще не стали взрослыми, не превратились в родителей. Они смеялись от души и искренне радовались. Они не боялись повседневных забот. В их жизни еще не присутствовал здравый смысл, в их действиях не проглядывал порядок вещей. Вот Д. Г. Лоуренс понимал это. Всем нужна любовь, но не такая, которую практикуют большинство людей и которая ничего не дает. Старик Д. Г. кое-что кумекал в этом. Его приятель Хаксли был просто интеллектуальный невротик, но какой чудесный невротик. Гораздо лучше Бернарда Шоу с его тяжеловесным умищем, который, как громоздкий киль, бороздил по дну жизни, кропотливо разрешая все новые и новые задачи, и постепенно превращающимся в непомерное бремя, мешающее живому ощущению действительности. Его блестящая речь по большому счету — беспросветная тоска, терзающая сознание и сердце. Но все же стоило почитать их обоих. Приходило понимание, что мысли и слова могут быть обворожительны, хотя, в конечном итоге, они и бесполезны.

Джим резвился в океане, брызгая на девиц. Он был их Нептуном, и они любили его — видного и многообещающего. Да, он был великолепен. Он знал секрет успеха. Я проглотил много книг, но Джим пролистал ту, о которой я и понятия не имел. Это был гениальный артист в узких плавках, подчеркивающих размеры его гениталий, с шаловливым взглядом и кругленькими ушами. Я не мог противостоять ему, так же, как и тому громиле, что прогуливался в зеленом купе со своей милашкой, чьи волосы так восхитительно развевались на ветру. Оба они имели то, чего заслуживали. А я был всего лишь пятидесятицентовым засранцем, блуждающим в полном неведении по цветущему океану жизни.

Я наблюдал, как они выходили из воды, лоснящиеся, гладкокожие, юные и желанные. Я жаждал их внимания, но только не из жалости. И еще, несмотря на их свежие безупречные тела и резвый ум, я осознавал свое преимущество перед ними, ведь они по существу еще не нюхали пороха. И когда напасти и бедствия все же просочатся в их жизни, то, наверняка, для них это будет слишком неожиданно и чересчур тяжело. Я же был готов. Частично.

Я наблюдал, как Джим вытирался, одолжив полотенце у одной из своих русалок. Ко мне подошел малыш, мальчишка лет четырех, он захватил в свой крошечный кулачок песку и швырнул его прямо мне в лицо. Я не пошевелился. Забияка стоял, грозно хмурясь, и его испачканный в песке ротик победоносно скривился — маленький избалованный нахал. Я поманил его пальцем, чтобы он подошел поближе. Ну, давай же, давай! Засранец не двигался.

— Эй, парнишка, иди сюда. У меня есть целая коробка конфет из крысиных какашек специально для тебя.

Злыдень поморщился, повернулся и побежал. Я смотрел на его маленькую несуразную жопку. Две грушевидные ягодицы усердно толкались, словно хотели оторваться друг от друга. Рядом объявился другой враг — Джим — великий бабник. Он стоял надо мной и тоже хмурился.

— Ушли, — сообщил он.

Я посмотрел на то место, где они сидели, девиц действительно не было.

— Куда они дают? — спросил я.

— Кто ебать дает? Я взял телефончики у двух самых лучших.

— Лучших в чем?

— В ебли, дрочила!

Я встал.

— За дрочилу я тебя сейчас урою, сука!

Его лицо было особенно красиво на морском ветру. Я живо представил себе, как он рухнет на песок и будет корчиться от боли. Джим отпрянул.

— Спокойно, Хэнк. Ты можешь взять телефон в любое время.

— Оставь себе. У меня не такие крутые яйца, как у тебя!

— Ну, хорошо, хорошо. Мы же друзья, правда?

Мы двинулись по пляжу за своими велосипедами, которые спрятали за чьим-то домом на берегу. Мы шли по раскаленному песку, и каждый знал, чей сегодня был день. Кулаки ничего не могли изменить в этой ситуации. Конечно, с их помощью можно было добиться некоторого облегчения, но не больше. На обратном пути я уже не пытался обставить Джимми на своем велосипеде. Мне нужно было нечто радикальное, например, зеленый купе с блондинкой, чьи волосы развевались бы на ветру.

40

РТОК был отстойником неудачников. Как я уже говорил, этот класс был альтернативой физкультурной группе. Я мог бы пойти в физкласс, но мне не хотелось, чтобы все таращились на мои гнойники и шрамы. Личный состав РТОК состоял из чудил, не любивших спорт, и из тех бедолаг, которых запихали сюда родители. Они считали это проявлением патриотизма. Среди богатых родителей было больше патриотов, наверное, потому что они и теряли больше в случае порабощения страны. Бедных родителей-патриотов было гораздо меньше, и зачастую они проявляли его только потому, что этого от них требовали, косвенно, но требовали. Или же таким хитроумным маневром они могли приподняться в глазах общественности. Подсознательно, бедняки (особенно чернокожие) понимали, что им ничего не грозит, если страну поработят русские, немцы, китайцы или японцы. Возможно, что ситуация даже улучшится. Но так как большинство родителей челсовских учеников были при бабках, у нас в школе числился один из самых больших РТОКов в городе.

Итак, мы маршировали под палящим солнцем, учились сооружать походные туалеты, бороться со змеиными укусами, ухаживать за ранеными, накладывать жгут, колоть штыком врага. Мы изучали ручные гранаты, тайное проникновение на территорию противника, дислокацию войск, отступление, наступление, интеллектуальные и физические дисциплины. Мы ездили на стрельбище, и самые меткие получали медали. Наш корпус участвовал в военных маневрах. Мы высаживались в лесах и разыгрывали учебную военную кампанию. Мы ползали по-пластунски, путаясь в своих винтовках. Мы были очень серьезны, даже я поддался. Было в этом что-то волнующее, что заставляло кровь бегать быстрее. Мы все понимали, по крайней мере, большинство из нас, что это чушь и профанация, но что-то перемыкало у нас в мозгах, и мы рвались в бой. Командовал нами отставной армейский офицер — полковник Сассекс — дряхлый и слюнявый старик. Тонкими струйками слюни вытекали из краешков рта и сливались в большие капли под подбородком. Полковник никогда ничего не говорил. Он просто стоял в своем мундире, увешанном орденами и медалями. За это школа платила ему зарплату. Во время наших учебных маневров он приносил с собой блокнот для подсчета очков, взбирался на самое высокое место и, наблюдая за ходом сражения, делал в блокноте пометки. Но полковник никогда не говорил нам, кто победил. Каждая сторона считала себя победившей. Скверная ситуация.

Лейтенант Герман Бичкрофт был лучше. Его отец владея пекарней и рестораном при гостинице. Но, как бы там ни было, лейтенант выделялся. Он всегда перед маневрами напутствовал нас горячей речью.

— Помните, вы должны ненавидеть противника! Они хотят изнасиловать ваших матерей и сестер! Вы хотите, чтобы эти выродки надругались над вашими матерями и сестрами?

У лейтенанта почти не было подбородка. В остальном его лицо ничем не отличалось от обыкновенного, но вот там, где под нижней челюстью должен быть подбородок, у него виднелась лишь маленькая шишечка. Мы не знали, было ли это физическое уродство или еще что. Но его огромные голубые глаза притягивали своей яростью — символы войны и предвестники победы.