Читать книгу "Другая сторона - Андрей Семенов"

— И что? Воюют?

— Пока тепло было, зверя стреляли, грибы с ягодами собирали, а по снегу озорничать стали. Да. Придут в какую-нибудь деревню, наставят на хозяина дробовики: «Режь корову или поросенка». Да. Ну, хозяин, куда деваться, режет для дорогих гостей. А кто отказывается, у того силой заберут, да еще подожгут то сарай, то баню. Да. Спасибо, что не избу. Надоело это людям. Сообщили бургомистру, тот доложил куда следует. Мол, так и так, людям нет житья от разбойников. Приехало две машины солдат, и отловили тех мужиков в тот же день. Да. Прямо в районе и повесили. Народ смотреть ходил.

— И вы смотрели?

— Что я, висельников не видел?

Это уже не лезло ни в какие рамки!

Все без исключения люди, которых встретил Коля за последние дни, были предателями, врагами народа и изменниками Родины. Вместо того чтобы вместе с доблестной и героической Красной Армией бить ненавистных фашистов, они окопались в немецком тылу и наладили мирную жизнь. План получили, выполнили, сдали немцам урожай, остатки — себе. Будто для них вовсе и нет никакой войны. Неужели все они год назад только притворялись советскими людьми? Аплодировали на собраниях, получали ордена и грамоты, славили вождей, носили их портреты на демонстрациях?

Хотя, с другой стороны, не похож Степан Митрофанович не изменника и предателя. Орденом-то его наградила именно советская власть.

По молодости Коля еще никак не мог вместить в своей голове, что не может быть миллионов предателей. Тысяча-другая подлецов найдется у любого народа. Руками этой подлой тысячи оккупанты будут творить самые гнусные дела — казни, расстрелы, карательные экспедиции. Но миллионов подлецов быть не может! Не рождает земля иуд в таком количестве. Хоть грамм совести, но заронит она в душу любого, кого произвела на свет.

И если государство объявило миллионы своих граждан предателями, то это не вина этих граждан. Что-то не так в самом государстве. Бывшие советские граждане не покидали своих насиженных и обжитых мест. Это государство рабочих и крестьян не сумело их защитить. Это Красная Армия, которая сильнее всех «от тайги до британских морей», драпала от немцев до Москвы и до Волги. А люди оставались. Они просто хотели жить.

Степан Митрофанович допил чай, поставил чашку на блюдце донышком вверх, как бы показывая, что он напился и чаевничать больше не желает.

Не обращаясь к Коле, даже не глядя на него, будто бы размышляя сам с собой, хозяин отчетливо проговорил:

— Я так думаю, парень, что тебе у нас тут не интересно будет. Да. Тебе ведь чего поценнее надо, да на дармовщинку. Ну, так чего поценнее — уже нашло своих хозяев. Да. У нас ведь немцы второй год гостюют. Кому чего надо — все уже давно разобрали. Одно ненужное осталось. Так что ты, мил человек, поищи себе другую волость для кормления.

В голосе Степана Митрофановича не было ничего сурового. Он не пугал, он вроде бы и не к Коле обращался. Все то время, пока Коля жил у него, хозяин был неизменно обходителен. Он не просто не повысил голоса, но даже ни разу не показал своего неудовольствия тем, что в его доме живет человек, приехавший грабить его хозяйство. Будто так и надо было, что Коля поселился именно у него, как представитель власти у представителя власти.

Однако Коле неизвестно с чего и непонятно откуда пришла в голову мысль, что ему, пожалуй, лучше уехать из Ирининых Ключей. Он только что совершенно отчетливо понял, что Степан Митрофанович — не тот человек, который позволит тащить все, что попалось на глаза, и худо будет тому молодцу, который унесет с его земли хотя бы гвоздь. Он не станет обращаться к озорникам-партизанам и уж тем более не станет кликать в деревню немцев, но своими собственными руками уложит в землю любого, кто позарится на добро его деревни.

Коля вспомнил, как задолго до войны, когда он был совсем еще мальцом, мужики поймали двух цыган-конокрадов. Накануне из табуна пропали две кобылы. Цыганам крепко скрутили за спиной руки и куда-то новели мимо сонливого Кольки. Больше о тех цыганах никто не слышал, и таборы обходили их село десятой дорогой.

От такого воспоминания у Коли стало нехорошо в животе, и он спросил:

— А где же лучше? У меня же тоже план!

Степан Митрофанович посмотрел на Колю и, будто знал, ответил:

— А ты головой-то подумай. В тех местах, где немцы второй год хозяйничают, уже все налажено. Там и администрация, и план поставок. Все добро, которое не утащено, переписано. Все на учете. Серьезная нация — немцы. Хозяйственная. Да. Тебе надо подаваться в те места, где немцы прошли, не задержавшись, и где еще нет гражданской администрации, а только военные комендатуры. С твоими документами — хоть на передний край. Тебя всюду пустят. Вот и найди себе такое местечко, которое только что от красных освободили. Да. Только не мешкай. А то поставят местную администрацию, тогда все. Да. У них тогда свой план будет, и тебе никто не обрадуется. Да. Сами же немцы и воспретят добро увозить.

— А где же я найду такие места? — Коля был мастак задавать глупые вопросы.

— Во даст! — удивился хозяин. — Или ты газет не читаешь и радио не слушаешь? Из всех репродукторов немцы орут, что взяли Сталинград. Вот в те края тебе и надо. В самом Сталинграде тебе делать нечего, а вот километров за двести до него тебе будет самое то.

Через день Коля покинул Иринины Ключи.

Уже когда село скрылось за холмом, Коля наконец вспомнил, для чего он приехал в Россию.

«А как же «тигры»? — спросил он сам себя. — Ничего, под Сталинградом я точно найду что-нибудь интересное».

XVI

Военно-транспортный самолет подрулил к ковровой дорожке. Пилот убрал газ, два пропеллера с шумом рассекали воздух на малых оборотах. Четыре сержанта в летных фуражках с голубыми околышами подкатили заранее подготовленный трап к открывшемуся люку. Через секунду из люка на трап шагнул тот человек, ради встречи которого был приготовлен трап, постелена ковровая дорожка и выставлен почетный караул — премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Спенсер Черчилль.

Необъятных размеров брюхо, мясистые щеки, неизменная сигара в уголке рта и привычка прищуривать один глаз делали его похожим на карикатуру буржуина, какими их совсем недавно рисовал «Агитпроп». Неловко цепляясь за перила и опираясь на щегольскую трость, Черчилль сполз с трапа на ковровую дорожку. У него было недовольное выражение лица. Будто все встречающие давно должны ему по сотне фунтов стерлингов, и он уже устал ждать возврата долга.

— На кра-ул! — послышалось с правого фланга.

Две шеренги солдат одновременно, выверенным и хорошо отработанным движением вскинули карабины от ноги вертикально вверх. С левого фланга оркестр вдарил марш. Начальник караула, держа в правой руке саблю клинком к земле, рубанул строевым приветствовать высокого гостя.

Черчилль не обратил на начальника караула и его саблю никакого внимания. Он пошел вдоль шеренг караула, придирчиво вглядываясь в лицо каждого бойца, как бы ища в их глазах ответ на самый главный вопрос: «Ну что, сынки? Сдержите немца? Не пустите его на Кавказ? Стоит ли Британии вкладывать в вас деньги? Или вся военная техника, которая идет к вам с северными конвоями, попав на фронт, скоро станет грудой искореженного и бесполезного металлолома?»