Читать книгу "Союз одиночек - Сергей Иванов"

Впрочем, здешняя нищета не вызывала гадливости, в ней ощущалось достоинство. Ну скудненько, да… Зато у всех крыша над головой и в распределителях что-то есть. Конечно, не ананасы с рябчиками и не миноги с анчоусами, но самое насущное: макароны, картошка, маргарин в брикетах, колбаса «Отдельная». (Кстати, почему «отдельная»? Совершенно неуместное тут название.) А из консервов… Оглядев полки, я ухмыльнулся: «Бычки в томате» и «Завтрак туриста». Вот не думал, что еще выпускают! И как туристы не вымерли от такой кормежки?

Через низкие, доверчиво распахнутые окна я наблюдал холодильники допотопных моделей и телевизоры полувековой давности – по-моему, еще черно-белые. А мебель, судя по всему, собирали по брошенным домам. Но особенно умиляли коляски с газ-водой, увенчанные сиропными колбами, – из каких запасников их достали? Где-то пиликала скрипка, перемежаемая сочными тонами аккордеона, явно наигрывающим другое. С другого бока доносился сладкий тенор Ободзинского, верно, извлекаемый каким-нибудь граммофоном. Из-за окна кто-то писклявым голоском, зато старательно, выводил «Одинокую гармонь», аккомпанируя себе на гитаре. Слова, если вдуматься, ерундовые – но разве нынешние дебилки лучше?

А на лагерном пляже резвились, ныряя с заржавелых понтонов и звонко перекликаясь, загорелые пацаны в матерчатых плавках, видно, «сорвавшиеся» с уроков. И никто не пальнет по ним за лишний шум, и маньяки не бродят тут, подманивая мальцов. В худшем случае нарвутся на сварливого старика, или ретивый сторожевик шуганет. Накупавшись, побегут домой за очередной порцией родительских затрещин и дымящегося супа, в котором, возможно, будет плавать и мясо.

Я будто вернулся в детство, только вместо вязов и акаций на берегу росли пальмы с кипарисами. Черт, даже ощутил ностальгическое томление!.. по юности ли, безвозвратно сгинувшей, по человечьему ли теплу, пусть и даровому, по светлой ли вере в людей, с каждым годом якобы делающихся лучше. Разумеется, ни за какие коврижки (и откуда они здесь?) я не соглашусь на такую жизнь – но понять этих людей могу. Им нечего делить и некому завидовать, а друг от друга они мало зависят; поэтому им легко дружить и быть добрыми. Что ни говори, а идея всемирного братства греет душу.

В здешний Храм меня не тянуло: почему-то я был уверен, что сейчас там смотреть не на что. Помещался он на покатом холме, видом напоминая то ли планетарий, то ли обсерваторию. (Наблюдают, стало быть, коммунары небо, высматривают: а не летят ли к ним посланцы дружественных цивилизаций?) Пройдя Лагерь из конца в конец и нагулявшись до оскомины, я подгадал поглядеть на коммунаров, возвращающихся из Компании. Через раскрытые ворота картинка просматривалась далеко. Люди текли по шоссе, точно колонна муравьев, мигрирующая через джунгли. По бокам вышагивали сторожевики – в лучших традициях, не хватало разве овчарок. Но настрой у конвоируемых, как выяснилось, был не лагерный: «усталые, но довольные» они шли домой после ударной вахты, а сторожевиков воспринимали как охрану, обязательную на таком пути. Мне будто кино показывали – древнее, еще советское, времен расцвета общего оптимизма. Вот так изображали работяг новой формации, тогдашний наш авангард. Но ведь тут не актеры? Играть им вроде бы ни к чему, да и не сумеют они войти в роль настолько, чтобы поверил даже я, с моим нюхом на фальшь. Эти ребята не лицедеи, нет, – тогда что же их вдохновляет?

Однако досмотреть сюжет мне не дали.

– Эй, товарищ! – по переулку ко мне спешил, спотыкаясь от усердия, неряшливый типчик в панаме и сандалиях на босую ногу. – Товарищ, послушайте!.. Вы ведь снаружи, да? Тут нельзя находиться посторонним.

Лицо у него было морщинистым и вспотелым, в глазах сиял восторг первых комсомольцев. Или первых христиан, всегда готовых ратовать за веру. Лучше бы они мылись чаще. По крайней мере, от этого попахивало сильней здешней нормы.

– Шел бы ты, – пробурчал я. – Тамбовский волк…

– Вы не правы, товарищ, – возразил он, согласный, если надо, и пострадать за свои убеждения. – Я ведь только предупредить. А меры, в случае чего, будут принимать они, – типчик указал на сторожевиков, скапливающихся у ворот и в самом деле поглядывающих на меня с подозрением.

Кажется, он искренне стремился мне помочь – будто рассчитывал получить за это премию. Но скорей его корысть состояла в ином: наставить грешника на праведный путь. Это же так возвышает!..

Действительно, когда я двинулся прочь от зрелища, оказавшегося почему-то запретным, абориген засеменил следом, торопясь вывалить на меня доводы, затертые от долгого применения, явственно отдающие плесенью. Сейчас он смахивал на заевший пулемет. Возраст, возраст – его бы пожалеть.

– Может, заткнешься? – спросил я без особой надежды.

– Но вы признаете, что коммунизм – наше будущее? – не сдавался он.

– Предлагаешь устроить диспут прямо тут?

– Правда уместна везде, – заявил типчик. – Наше учение всемогуще, поскольку верно.

– Или наоборот, – фыркнул я. – Ты что, агитаторов наслушался?

– Я и есть агитатор, – поведал он со скромной гордостью.

– Эй, поп, – не выдержал я, – хочешь в лоб?

Но типчик не внял – видно, давно не получал хорошей плюхи. Да и кто ж тут наделит его, болезного?

– А вы, товарищ, приходите в Храм, – вдруг позвал он. – Послушаете, приглядитесь. Не хлебом же единым…

– С маслом, – перебил я. – И с девками. А вы обобществите!.. На хрена мне такой кукиш?

Ну достал он меня!

– Приходите, приходите, – повторил он, радушно улыбаясь. – У нас для каждого найдется дело по душе.

Ну да, и для убийц? Что-то в этой фразе было… для сердца русского.

– Ждем вас, товарищ! – прибавил типчик ободряюще, только что по плечу не похлопал. И чем я так глянулся ему?

А меня он не заинтересовал – отработанный материал. Эти, прежние, попросту доживали в Лагере. Их терпели, к ним снисходили, но погоды они не делали. С одной стороны хорошо: хотя бы здесь не правят старики. Однако неясно, кто взрастил эту молодежь – энергичную, просветленную… несмотря ни на что. Откуда такой поворот? Это и надо выяснить.

Вот теперь, ближе к вечеру, я ощутил вокруг странное: по Лагерю будто незримые нити веяли, сплетаясь в тугую сеть, постепенно сгущавшуюся к центру. Мой Зверь посчитал бы их сродни запахам, но скорее тут замешаны мысли – ориентир не самый плохой. Обострившееся в последнее время чутье не подвело и на сей раз, вывело к цели быстро и кратчайшим путем. Ну, здравствуй, племя младое, незнакомое. Что же ты представляешь из себя?

Она была симпатичной, по меньшей мере. Открытое улыбчивое лицо, ладная фигура, движения легкие и точные – видимо, физкультурница. Или даже спортсменка: легкоатлетка либо гимнастка-художница. (Теннис тут вряд ли культивируют.) И пахла свежестью, несмотря на жару. Ее волосы выгорели добела, зато кожа побронзовела в йодистых испарениях моря. Одета в стандартное платьице, выцветшее и застиранное, на ногах сандалии.

Со школьных лет храню светлый образ комсомолки, внушенный тогдашней пропагандой. Но среди реальных партийцев встречал лишь карьеристок, помешанных на власти, или фанатичных дурищ с единственной извилиной, замусоренной демагогами. Или дурнушек, с отчаяния заделавшихся общественницами. Или смазливых девиц, планирующих выгодное замужество. Эта малышка не походила ни на один из помянутых типажей. Ее глаза были ясными, улыбка – озорной. Может, ее растили на тех же фильмах, что и меня?