Читать книгу "Игра мистера Рипли - Патриция Хайсмит"

– Смотри не урони! – предупредил Джонатан, лежа на полу гостиной на животе. – Это тонкий инструмент.

Каждый раз, когда доставали гироскоп, Джордж вынужден был заучивать новые английские слова, потому что Джонатан в эти минуты не утруждал себя тем, чтобы говорить по-французски. Чудесное колесико вертелось на кончике пальца Джорджа или торчало из пластмассовой башенки, которую Джордж извлекал из коробки для игрушек вместо Эйфе-левой башни, изображенной на розовой странице инструкции к гироскопу.

– Гироскопы больших размеров, – пояснил Джонатан, – помогают судам избегать качки.

На этом объяснения Джонатана закончились, и он подумал, что если установить гироскоп в игрушечной лодке и пустить ее плавать в ванне, то можно проиллюстрировать, что он имел в виду.

– На больших кораблях, бывает, работают одновременно три гироскопа.

– Джон. А диван? – В дверях гостиной стояла Симона. – Ты мне так и не сказал, что думаешь. Темно-зеленый?

Джонатан перевернулся на полу и оперся на локти. У него перед глазами продолжал вертеться гироскоп, сохраняя свое удивительное равновесие. Симона говорила о перетяжке дивана.

– Думаю, нам нужно купить новый диван, – поднимаясь, заметил Джонатан. – Я видел сегодня объявление о продаже черного «честерфилда»[82]за пять тысяч франков. Уверен, можно достать такой же за три пятьсот, если поискать.

– Три тысячи пятьсот новых франков?

Джонатан знал, что она будет шокирована.

– Считай, что это вложение средств. Мы можем себе это позволить.

Джонатан действительно знал одного торговца антиквариатом, магазин которого находился километрах в пяти от города, тот торговал только хорошо отреставрированной мебелью. До сих пор ему не приходило в голову что-нибудь у него купить.

– «Честерфилд» – это замечательно, но не перебор ли это, Джон? Или ты решил кутить?

Джонатан в этот день говорил и о покупке телевизора.

– Кутить я не собираюсь, – спокойно произнес он. – Я не настолько глуп.

Симона поманила его в холл, словно хотела, чтобы Джордж их не слышал. Джонатан обнял ее. Она откинула голову и помяла прическу о висевшее на вешалке пальто.

– Ну хорошо, – прошептала она. – А когда ты в следующий раз едешь в Германию?

Ей не нравились его поездки. Он говорил Симоне, что врачи испытывают действие новых препаратов, которые давал ему Перье, что хотя его состояние может оставаться и прежним, есть шанс, что оно улучшится и хуже наверняка не станет. Джонатан говорил, что ему платят, однако Симона не верила, что он ничем не рискует. Но Джонатан так и не сказал ей, сколько ему платят, какая сумма теперь лежит в «Суис Бэнк Корпорейшн» в Цюрихе. Симона лишь знала, что в «Сосьете женераль» в Фонтенбло хранится что-то около шести тысяч франков вместо обычных четырех-шести сотен, которые иногда таяли до двухсот франков после выплаты ссуды.

– Мне бы хотелось новый диван. Но ты уверен, что именно его сейчас надо покупать? И по такой цене? Не забывай о ссуде.

– Дорогая, да разве я могу забыть! Эта чертова ссуда! – Он рассмеялся. Ему хотелось выплатить ссуду одним разом. – Хорошо, я буду бережлив. Обещаю.

Джонатан знал, что ему нужно придумать другую историю или тщательнее продумать ту, которую он уже рассказал. Но в эту минуту он хотел расслабиться, просто насладиться мыслью о том, что у них будет новая мебель. Потратить эти деньги не так просто, а он как-никак может умереть в течение месяца. Три дюжины таблеток, которые дал ему доктор Шредер из Мюнхена, – Джонатан теперь принимал их по две штуки в день – не спасут ему жизнь и не вызовут сколько-нибудь значительной перемены. Чувство уверенности в будущем – возможно, и фантазия, но разве оно не реально, пока длится? А что еще остается? Что такое счастье, как не то, что мы воображаем?

А еще его мучила неизвестность – ведь второй телохранитель, Туроли, был еще жив.

Воскресным вечером 20 апреля Джонатан и Симона отправились в театр на концерт Шуберта и Моцарта в исполнении струнного квартета. Джонатан купил самые дорогие билеты и хотел взять Джорджа, который мог бы вести себя прилично, если его заранее на этот счет хорошенько предупредить, но Симона возражала. Когда Джордж вел себя плохо, не как образцовый ребенок, она смущалась больше Джонатана.

– Через год – да, – заявила Симона.

В антракте они вышли в большое фойе, где разрешалось курить. Там они встретили много знакомых, и среди них – Пьера Готье, торговца произведениями искусства, который, к удивлению Джонатана, щеголял в рубашке со стоячим воротничком и черном галстуке.

– Вы украшение сегодняшнего музыкального вечера, мадам! – сказал он Симоне, восхищенно глядя на ее ярко-красное платье.

Симона благосклонно приняла комплимент. У нее вид благополучной и счастливой женщины, подумал Джонатан. Готье был один. Джонатан вдруг вспомнил, что его жена умерла несколько лет назад, еще до того как Джонатан познакомился с ним поближе.

– Сегодня здесь весь Фонтенбло! – Готье старался перекричать гул голосов. Его здоровый глаз скользил по людям, стоявшим в куполообразном фойе, а лысина сверкала под зачесанными на нее темными с проседью волосами.

– Не выпить ли нам потом кофе? В кафе на той стороне улицы? – спросил Готье. – Буду рад вас пригласить.

Симона и Джонатан уже хотели ответить согласием, как вдруг Готье несколько напрягся. Джонатан взглянул в ту сторону, куда смотрел Готье, и увидел Тома Рипли в группе из четырех-пяти человек, стоявших ярдах в трех от них. Взгляды Рипли и Джонатана встретились, и Джонатан кивнул. У Рипли был такой вид, будто он собирался подойти и поздороваться. Готье вдруг бочком отступил, намереваясь уйти. Симона повернула голову, чтобы узнать, на кого смотрят Джонатан и Готье.

– Tout a l'heure, peut-etre![83]– сказал Готье. Симона взглянула на Джонатана, слегка приподняв брови.

Рипли выделялся среди других, и не столько высоким ростом, сколько тем, что из-за своих каштановых волос, отливавших золотом при свете канделябров, не был похож на француза. На нем был блестящий шелковый пиджак сливового цвета. Яркая блондинка, совсем, как казалось, без макияжа, была, скорее всего, его женой.

– Ну? – спросила Симона. – Кто это? Джонатан понимал, что она имеет в виду Рипли. У него заколотилось сердце.

– Не знаю. Я раньше его видел, но не знаю, как его зовут.

– Он был у нас… этот человек, – сказала Симона. – Я помню его. Он что, не нравится Готье?

Прозвенел звонок, означавший, что зрители должны занять свои места.

– Не знаю. А что?

– Потому что у него был такой вид, будто ему хотелось поскорее удрать! – убежденно заявила Симона, словно так и было на самом деле.