Читать книгу "Икона для Бешеного - Виктор Доценко"

Иван подошел к ней, взял сильными и тонкими пальцами ее за подбородок и потянул его вверх.

Тебя как зовут?

Кристина, — еле слышно прошептала девушка. В глазах ее мелькнул испуг.

«Боишься, это уже неплохо», — подумал Иван и приказал:

— Одевайся, я хочу с тобой поговорить.

Девушка повернулась к волосатому существу, которое незаметно для Ивана приблизилось к ним и стояло молча, прихлопывая по полу хлыстом.

Можно? — вопросительно прошелестела она.

Иван с высоты своего роста воззрился на существо:

— Здесь распоряжаюсь я, и тебе положено подчиняться мне, не спрашивая ни у кого разрешения. А это что за пугало огородное?

Это Алекс, наш балетмейстер, — объяснила испуганная Кристина.

Иван медленно повернул свою голову в сторону Алекса и скомандовал:

— Подойди сюда.

Иван презирал женщин, а к «голубым» относился с глубоким отвращением. Алекс робко приблизился. Не говоря ни слова, Иван выдернул из его мягких ручек с наманикюренными пальцами хлыст и сильно ударил его. Алекс взвизгнул, как кошка, которой отдавили лапу, упал на колени и заверещал:

— Только не бейте меня, не сейчас. Я не переношу боли, у меня может случиться болевой шок.

Иван ударил его еще пару раз, потом без видимых усилий оторвал от хлыста рукоятку и бросил на пол.

Убирайся вон и больше никогда не попадайся мне на глаза, ублюдок, — властно произнес Иван.

Казалось, его голосом заговорили многие поколения Голицыных и Нарышкиных, умевшие повелевать смердами.

Алекс прыснул прочь, как испуганный заяц. Краем глаза Иван заметил, что Иоганн уже лежит на спине, а рыженькая своими налитыми, как спелые яблоки, грудами массирует его набухшее мужское достоинство.

«Каждому свое», — не без чувства превосходства подумал Иван.

Девушки из его «команды» с очевидным интересом наблюдали, как он обошелся с Алексом. В их глазах он прочел немую благодарность.

Третье отделение сегодня отменяется, — церемонно объявил Иван, повернул брюнетку и рыженькую в сторону раздевалки, легко шлепнул их по упругим попкам и приказал:

— Вперед!

Девушки послушно и грациозно зашагали в раздевалку. Навстречу им шла уже одетая и немного растерянная Кристина. Вместе с ней Иван поднялся в гостиную, где примерно час назад закончился инструктаж Икса. Лампы под старинными абажурами струили мягкий, ненавязчивый свет. Иван усадил ее в кресло, сам сел напротив и спросил:

— Выпить хочешь?

Она робко кивнула.

Что именно?

~~ Я крепкое не пью, если можно, вина или пива. Иван взял трубку внутреннего телефона и набрал номер.

Григорий Федорович, прикажите подать нам в гостиную две бутылки вина. Какого? — саркастически переспросил Иван. — Не знаю, я же пока не служу у вас в качестве сомелье! Естественно, самого лучшего! Что? — В голосе Ивана одновременно прозвучали раздражение и гнев. — Буфетчица спит?! Разбудите ее, черт возьми. Россия уже почти полтора десятка лет не является государством победившего пролетариата! И проследите, чтобы она со сна не принесла мне две бутылки «Виши» с газом. Повторяю, мне нужна вода без газа! Надеюсь, в ваших погребах означенный напиток в наличии имеется.

Иван бросил трубку и замолчал. Молчала и Кристина, которая не знала, как себя вести и что делать.

«О чем этот лысый и здоровый и притом довольно‑таки злобный дядька хочет со мной поговорить? — думала она. — С ним надо держать ухо востро — вон как он разобрался с гадом Алексом».

Видимо, Григорий Федорович мгновенно разбудил буфетчицу, поскольку не прошло и десяти минут, как заспанная тетка лет сорока вкатила в гостиную сервировочный столик с вином, минеральной водой, двумя бокалами и, вызывающе позевывая, удалилась.

Русский народ безнадежно развращен большевиками: выполняя свои прямые обязанности, за которые им платят жалованье, они продолжают считать, что делают нам одолжение.

Иван произнес эту тираду в пространство и только потом в упор посмотрел на сидящую перед ним девушку. Она вжалась в кресло. От ее уверенности и раскрепощенности, с которой она танцевала на подиуме, не осталось и следа.

Ты русская? — поинтересовался Иван.

Да, — односложно ответила она.

А откуда такое необычное имя?

Не знаю, — пожала плечиками девица, — так родители назвали.

Он налил ей в бокал «Мерло», и она сделала несколько жадных глотков, будто утоляя жажду.

Так ты занимаешься балетом? — поинтересовался Иван.

Куда мне до балета, — с искренним сожалением вздохнула Кристина. — Этот чудила Алекс поставил нам сексуальное шоу, чтобы мы деньги зарабатывали.

Ну и как, получается?

Вы сами видели… Вроде всем нравится, — неуверенно сказала девушка.

Да я не о том, — усмехнулся Иван. — Деньги получается зарабатывать?

Когда как, — уклончиво ответила Кристина, — не голодаем…

Ты из Москвы?

Нет, из Камышина.

А где это? На Урале что ли? — Иван был не силен в российской географии.

Нет. Камышин в Волгоградской области.

На Волге–реке?

Почти. На Волгоградском водохранилище. Летом там купаться здорово.

Родители живы?

Живы. Они в разводе. У отца другая семья. А мать у меня детский врач.

А чего в Москву‑то принесло?

В Камышине работы нет. Учиться дальше можно только в Волгограде, да у меня, — она немножко замялась, — наверное, способностей к учению нет. В Москву поехала, чтобы стать фотомоделью. Но пробиться без знакомств очень трудно.

Дурацкое занятие, — сказал как отрубил Иван.

Я стихи пишу. Хотите послушать? — робко спросила Кристина.

Еще в студенческие годы Иван, задыхаясь от ненависти к «государству пролетариата», которым правил злобный коротышка, до конца своих дней так и не научившийся говорить по–русски без грузинского акцента, потом безграмотный хохол, крестьянин–смерд, остроумно прозванный теткой Ивана «непородистым боровом», и «лично» косноязычный Леонид Ильич, находил отдохновение в истории Римской империи — властители ее были в большинстве своем хотя бы яркими личностями.

Он даже посещал лекции на историческом и филологическом факультетах МГУ в качестве вольного слушателя и давал уроки математики разным лоботрясам, чтобы нанять себе частною преподавателя латинского языка. И, как всегда, добился своего: читал Светония в подлиннике. Его, правда, ненадолго, заворожили торжественные и строгие строки Горация и Катулла. Но поэзию он не понимал и не любил. Как, впрочем, и женщин.