Читать книгу "Вне себя - Василий Головачев"

– Будет хуже, если мы случайно проговоримся и она поймёт, что всё не так просто.

– Мы?

– Ну я. Да и Охотники могут объявиться поблизости или того хуже – вселятся в неё. На мой взгляд, ей нужно аккуратно рассказать всё, в пределах необходимого.

Саблин подумал, разглядывая толпу туристов.

– Может, ты и прав. Сам соображай.

Прибежала Устинья, счастливая и радостная.

– Всё, договорилась, до вечера я свободна, как ветер. Куда идём?

– Сначала покажем, где мы поселились, – взял её за руку Прохор. – Потом пойдём обедать.

– Обедайте без меня, – отказался Саблин, берясь за айком, – у меня дела. Встретимся часа через полтора, освобожусь, позвоню.

Он заговорил по мобильному и отошёл.

Устя с сомнением посмотрела ему вслед.

– Неудобно получается…

– Не переживай, Дан деликатный человек, он просто дал нам время побыть вдвоём.

– Вот поэтому и неловко.

Они вошли в двухэтажный, с деревянными полуколоннами, вделанными в стены, отель, возле которого царила суматоха: подъезжали и отъезжали машины, толпами входили и выходили туристы, слышалась разноязычная речь, шутки и смех.

Прохор открыл номер, пропустил Устю.

– Конура, – сказала она, разглядывая убранство крохотной комнатушки, где едва умещались две односпальные кровати, столик, тумбочка и стул. Окно номера выходило на близкий лес и горы, поэтому гостей кемпинга видно не было, слышался лишь их приглушённый говор сквозь дверь.

Прохор остановился, отмечая гулкий голос сердца.

Устя оглянулась.

– Что стал? Будешь переодеваться?

Он продолжал смотреть на неё, не двигаясь.

Девушка прикусила губку, разглядывая Прохора как нечто новое для себя, сделала к нему шаг, другой. Остановилась, подойдя вплотную. Тишина и ожидание окутали их призрачным облачком.

Толчок сердца сдвинул не грудь, но Вселенную вокруг.

Он дотронулся руками до застёжки её куртки.

Руки Усти легли на его плечи.

Куртки невесомыми птицами слетели на пол.

Пальцы вдруг приобрели небывалую чувствительность, ощутив шёлк её кожи и даже пульсирующие токи энергии под ней.

Упала блузка, джинсы, его рубашка…

Он опустился на колени, стал целовать её живот, родинку на бедре, поднялся к выпуклостям груди…

Всё вокруг исчезло, кроме марева и теми живота, они оказались на кровати, и он снова целовал её, и вошёл, и беззвучно закричал от неистового желания и удовольствия, и она выдохнула бессловесную песню, и он полетел сквозь неё навылет, стремясь быть нежно-огненным, услышал:

– Ты счастье моё… судьба моя…

Откинулся рядом, бурно дыша, продолжая сжимать рукой грудь Устиньи, потом перевернулся на спину, раскинув руки, начиная приходить в себя.

Ничего не говорили, просто остывали, вслушиваясь в утихающую бурю внутри их самих.

Потом искупались под душем и снова легли, чтобы понежиться и отдохнуть, и снова сорвались в полёт, которому невозможно было подобрать ни аналогий, ни названия.

Снова искупались. Устя начала одеваться, но Прохор удержал её:

– Не спеши, у нас ещё есть время.

Она с сомнением глянула на часы, но послушалась, легла рядом, положила голову ему на грудь.

– Ты изменился.

– Ерунда, – не согласился он.

– Нет, я чувствую. Ты так никогда меня не хотел!

– Ну, соскучился.

– Не пытайся увильнуть, ты изменился, это заметно, значит, что-то случилось. Не расскажешь – поссоримся.

Он полежал с минуту, перебирая её волосы, размышляя над проблемой, как не испугать подругу своим «психическим раздвоением», потом решил ничего не утаивать. Характер Усти был намного твёрже, чем у него, и устрашить её рассказом о контакте с «потусторонним» Прохором было сложно.

– Ты знаешь, что я увлекаюсь числонавтикой.

– Только не начинай издалека, хорошо? Через полчаса придёт Дан, а нам ещё надо привести себя в порядок.

– Я не начинаю издалека, просто всё началось с математики, во что трудно поверить. Оказывается, есть ещё фанаты, увлекающиеся числонавтикой, формологией и кое-чем другим, связанным с этими дисциплинами. Но живут они не здесь.

– Ты хочешь сказать, не в Норвегии? Или имеешь в виду – не в России?

– В России, но другой.

– Не понимаю.

Прохор ещё чуть помедлил и выложил Усте всю историю своего знакомства с Прохором из одиннадцатого Ф-превалитета. Закончил:

– У тебя всего два пути. Первый – посчитать меня больным и предложить лечиться. Второй – поверить. Какой выбираешь?

Устинья села, застеснялась под его взглядом, натянула на грудь до шеи простыню.

– Я знаю тебя не первый год, шизиком ты не выглядишь. Твоя история выглядит логично.

– Короче, Склифосовский.

– Я тебе верю! Но ты не рассказал мне всего. Где живёт этот второй… Прохор, почему выбрал тебя, кто такие Охотники, и так далее.

– Всему своё время. Ты должна принять главное: моя информация, к сожалению, опасна, Охотники уже начали следить за мной, а что они предпримут, если догадаются, что я знаю всё, неизвестно.

– Но ведь это бред! За что можно преследовать человека, занимающегося математикой?

– Формонавтикой.

– Какая разница? Ты же ничего плохого не делаешь!

– И тем не менее существуют Охотники, которым не нравится, что есть люди, свободно переходящие из мира в мир.

Она зажмурилась, потрясла головой.

– Представить не могу! Хочу проснуться.

– Если это сон, то слишком реальный. Давай одеваться, пойдём обедать.

– Дан знает?

– Знает. – Прохор хотел простодушно признаться, что именно Саблин уговорил его прилететь в Трольстиген, но Устя могла обидеться, а ему уже и самому начало казаться, что идея посетить чемпионат мира по бейсджампингу принадлежит ему. – К нему тоже приходил «брат».

– Какой брат? Ах да, ещё один Данияр?

– В одиннадцатом числомире того Саблина зовут Данимиром.

– Как интересно! – хлопнула в ладоши Устинья. – Ты мне должен рассказать все подробности!

– У нас впереди целая ночь.

Они уже заказывали обед в ресторанчике отеля, когда в зале появился Саблин, подсел к ним.

– Пожалуй, я тоже поем. – Он жестом подозвал официанта.

– Где был? – поинтересовался Прохор.