Читать книгу "Осколки под стеклом - Евгения Мелемина"

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — остановил его Артур. — Сосредоточься.

— Не могу, — признался Игорек, выпустив из рук чашку. — Я думаю о сотне вещей одновременно. И меня ждет раскаленный ад. Мне никто и никогда не будет доверять, потому что я взялся судить. Но мне плевать — это тоже мой выбор, давно-давно, в подвале с памятником солдата я сказал Крису, что вандалы должны быть наказаны, а он сказал — не суди. Так вот… я готов был начать судить уже тогда, так что это всего лишь следствие. Развившаяся болезнь. Меня тянет в Запределье, вот что… — закончил он свой монолог и распластался в глубоком кресле.

Артур не стал его трогать, погасил свет и вышел, оставив Игорька наедине с ночью и электрическим огнем камина.

* * *

Все покрылось пылью. Фарфоровые кошки замерли, коробочки и ящички захлопнули крышки. Негритенок спал на кресле. По его лакированной коже побежали трещины. Подсолнечники в саду солдатика увяли, а сам он перестал выходить на крылечко и только изредка натужно кашлял. Телефон молчал. Возле него высыхал открытый маркер. Крис не заваривал чай, не вынимал из-под дивана баночек с вареньем и не подходил больше к окну. Он просыпался, садился на своей шаткой раскладушке и замирал в ожидании вечера.

Над ним тихо кружились подвязанные на нитях рождественские серебряные звезды. В коридоре часто слышались чьи-то шаги, но Крис не обращал внимания.

Он становился теплым камнем и видел разбегающиеся по рукам трещины. Карты тоже скорбно молчали, не желая его тревожить.

Черные глаза, упершиеся в одну точку, почти ничего не выражали. Пока в городе гремели взрывы, Крис еще порой медленно поворачивал голову к окну, но когда все утихло, перестал двигаться вовсе.

Отпуск — это когда никому не нужен. На полу стоял раскрытый чемодан, оклеенный изнутри открытками. В нем лежали пустые ножны, отделанные агатами. Филигранная резьба, изображающая ящерицу, обвивалась вокруг.

На них и смотрел Крис, но не видел ничего, кроме круглой залы Закона, в которую торжественно внесли много лет назад чудесный, выкованный из истинной стали и крови ящерицы клинок. Он, обернутый промасленным шелком, рвался из рук кузнецов. Черные агаты матово блестели на рукояти, в лезвии отражались перевернутые фрески разноцветного потолка.

— Он готов, Законник, — сказал Нёрд, утирая красноватое лицо широкой ладонью. — С характером… но должен получиться добрый друг.

Доброго из Кайдо не получилось. Это Крис понял сразу же, как только взял его в руки. Ледяной клинок был упрям и зол на всех подряд. Прошло много времени, пока он научил его проявлять разумность и приобретать свою вторую форму, которая так и не стала человеческой. С ним, узким, в черной чешуе и привычкой шипеть, выпуская раздвоенный язык, Крис обошел все видимое Запределье. Кайдо смотрел на мир внимательными неподвижными глазами и по молодости кидался на все, что видел. Его влекло недостижимое — все, что не поддавалось силе, становилось для него целью, и первые свои царапины он получил в сражениях с вечным.

Сначала он был немногословен, а потом вдруг принялся болтать, и Крис часто потом вспоминал эти разговоры — пока, наконец, не принял решение обо всем забыть.

— Я не ко времени, — сказал однажды Кайдо. — Войны отгремели, в твоих жилах не кровь, а молоко, пришла эпоха смирения и жалости… Зачем я был тебе нужен?

— Оружие — друг, а не слуга, — сказал Крис.

Кайдо долго обдумывал, а потом впервые пришел с просьбой — если нас разлучат, пояснил он, то пусть у меня будет что-то, что я взял у тебя и что будет отличать меня от других.

Крис молча открыл шкатулку, стоящую поодаль, вынул чистую еще, совершенно пустую колоду карт и вписал на их рубашку имя своего меча. Кайдо принял колоду и по каким-то неведомым признакам догадался, что это прощальный подарок.

— Я не могу остаться с тобой?

Крис покачал головой.

Кайдо сунул карты в карман и вышел, не оборачиваясь. Его уход был отмечен обрушением северных башенок — он просто раскинул руки и в бессильной ярости раскромсал многовековую кладку в клочья. И исчез. Исчез на долгие века, а потом вдруг обнаружился констриктором в самом обычном городе, обнаружился совсем другим — с человеческой кожей, глазами, лицом, но с той же самой колодой в кармане.

Крис всячески старался забыть это снова и возвращался к тому моменту, когда Кайдо держался всегда рядом, прижавшись плотно, всегда готовый нападать и обороняться. Тихонько шипел, извлекаемый из ножен, а ночами сидел над колодой, пытаясь запомнить значения карт. Его рвение было трогательным — он не был предназначен для того, чтобы прорицать, но старался понять, и это качество — редкое для меча, и без карт отличало его от других.

В последний свой вечер в городе под красными крышами Крис пришел к нему, обнял и долго не отпускал. Кайдо сидел, замерев, и не выказывал ни одной эмоции, только голову опускал все ниже.

Квартира покрывалась пылью, а Крис по-прежнему смотрел на тускло поблескивающие ножны и вспоминал холод своего меча в руках. Кайдо. Лучшее оружие Запределья. Друг.

Потом Крис валился на бок, на скрипящую всеми пружинами раскладушку, и закрывал глаза, чтобы пережить ночь и начать новый день — ему предстояли еще сотни таких, он намеревался переждать безумие внешнего мира, чтобы снова услышать телефонный звонок, но его планы изменились, когда утром вместе с пустой чашечкой негритенок на подносе приволок оплавленные, с длинной трещиной ножны.

Показал пальцами и замахал ладошкой в воздухе — горячо. Крис приподнялся, откинул в сторону верблюжье одеяло и взял раскаленные, тающие в быстрые капли ножны. Руки обожгло страшным жаром, разъедающим, словно кислота. К мягкому порозовевшему металлу прилипала кожа, капли крови разлетелись по серебряному подносу, как гранатовые зерна.

— Он умирает, — сказал Крис. — Как и было обещано.

Негритенок оскалился.

— Открой шторы, — приказал Крис и поднялся.

Шторы разъехались, показав вместо города что-то серое, безмолвное, в жидком тумане. На школьном дворе не было видно ярких курточек, деревья не стали зеленеть — солнце, разочаровавшись, ушло, а ведь совсем недавно казалось, что весна совсем близко.

На асфальте чернели лужи. Людей было мало. На стенах противоположного дома ветром трепало желтые плакатики со значительным мудрым лицом — выборы мэра так и не состоялись.

Зато над крышами широко, в полный рекламный формат, развернулось улыбающееся лицо юного ангела, голубые глаза которого смотрели ласково и весело.

Жить — нужно!

Потревоженный светом, выполз на свое крылечко солдатик, посмотрел на ангела, похрипел и сплюнул.

— Что? — спросил Крис. — Не нравится?

— А, мать их за ногу… — махнул рукой солдатик и отер обшлагом рукава квадратное лицо. — Сначала рожу привесят, а потом шею веревкой прихватят… вот у нас был случай — гнали мы одного по ряду! Пятьдесят палок! Спина — лапша с бульоном. А все почему? А все потому, что тоже все рожей своей вот так светился… У нас же как? Палки, ваше благородие немчура. Не ваши прутики, которыми воробья не перешибешь…