Читать книгу "Призрак былой любви - Джудит Леннокс"

В пятницу на минувшей неделе я звонила Джоан, домработнице Тильды, и знала, что Тильду забрали из больницы, но на ближайшие две недели ей предписан полный покой. Положив локти на стол, я сидела, кусая ногти, и размышляла, пытаясь разобраться. Снова стала просматривать ежедневники, уже более внимательно, следя за появлением и исчезновением имен. Ханна и Эрик появились в середине 1940-х годов, но после 1949 года об Эрике уже не упоминалось. Тильда еще не дала мне ежедневники 1950-х годов. Имя Макса, неожиданно осознала я, не появлялось с середины 1947 года. «Возможно, — думала я, судорожно листая ежедневник за 1948 год, — Тильда развелась с Максом и в сорок седьмом вышла замуж за Дару, который был ее первой привязанностью и любовью всей ее жизни».

Однако в записях за 1948 год Дара не упоминался. Если Кейтлин, о которой заботилась Тильда, была Кейтлин Канаван, куда подевались Дара и Джосси? Как-то не верилось, что любящий отец, души не чаявший в своей дочери, позволит кому-то другому — даже Тильде — воспитывать своего ребенка.

Я подумала, что надо бы позвонить Мелиссе, но у меня не было ее телефона, да и Тильду беспокоить не хотелось. Потом я вспомнила о Патрике. Его телефона я тоже не знала, но это можно было выяснить: все юристы общаются между собой. Я сняла трубку и набрала номер Тоби. Мне по казалось, я уловила нотки удовольствия (или торжества?) в его голосе, когда он подошел к телефону. Правда, по ходу беседы он становился все более сдержанным, но с Патриком Франклином он был знаком и дал мне его телефон.

Не раздумывая, я позвонила Патрику. Трубку сняла секретарша. Ледяным тоном она сказала мне, что справится у мистера Франклина, может ли он ответить на мой звонок. В трубке зазвучала мелодия из «Времен года».

— Ребекка? — Голос Патрика, прервавший композицию «Весна», заставил меня вздрогнуть. Тон у него был раздраженный.

Я извинилась за то, что оторвала его от дел, и торопливо объяснила:

— Патрик, мне нужно кое-что выяснить. — Ободряющих комментариев не последовало, и я продолжала: — Просматривая ежедневники Тильды, я увидела, что в 1948 году с ней жила некая Кейтлин. Это, случайно, не Кейтлин Канаван?

— Да, она самая, — ответил он, немного помедлив.

— Как же так? А что случилось с ее родителями?

— Джосселин Канаван умерла в сорок седьмом. Дара исчез после наводнения. Полагаю, ты слышала про наводнение сорок седьмого года?

— Да, читала. Значит, Дара исчез во время наводнения? Утонул?

— Нет. После. Он исчез после наводнения.

В трубке трещало, и я сомневалась, что правильно расслышала его ответ.

— Исчез, — растерянно повторила я. — Как это исчез?

— Понятия не имею. Если это все… я сейчас очень занят…

Я поблагодарила его и положила трубку. Отметив в хронологической таблице, составленной мною для наглядности, смерть Джосси и исчезновение Дары, я продолжала работать, пытаясь столь же методично, как прежде, штудировать письма и ежедневники. Сосредоточиться я не могла, что-то меня тревожило. В 1947 году Джосси умерла, Дара исчез, Кейтлин стала жить с Тильдой, а Макс… Я забыла спросить у Патрика о том, что случилось с Максом.

Всю вторую половину дня я работала в библиотеке, делала записи. О Болотном крае книг не было, но я нашла довольно скучное издание про реки и водотоки во внутренних районах страны, в которой одна глава была посвящена наводнению 1947 года. Я вспомнила мужчину в синем жакете, с которым познакомилась на дне рождения моего давнего знакомого, и шлюз, что он изобразил с помощью сельдерея и фисташек. Мысль о еде напомнила мне о том, что в доме нечего есть; в пять часов я покинула библиотеку и пошла в супермаркет. Пройдясь с тележкой между полками, я набрала четыре пузатых пакета продуктов; их тонкие пластиковые ручки едва не рвались от тяжести. Дойдя до конца улицы, я увидела у своего дома припаркованный синий «рено».

Когда я поравнялась с автомобилем, из него вышел Патрик. Он поглядел на мои сумки.

— Я собирался пригласить тебя на ужин, но, похоже, ты ждешь гостей.

— Нет…

Я стала отпирать входную дверь. Один из пакетов порвался, и на тротуар посыпались апельсины. Патрик быстро их собрал. Он вошел следом за мной в дом, апельсины и разорванный пакет отнес на кухню.

— Что «нет»? Не ждешь гостей или не хочешь ужинать?

Я свалила покупки и книги на стол.

— Нет, гостей я не жду, а вот от ужина не отказалась бы.

— Вот и прекрасно. — Стоя ко мне спиной, он мыл под краном апельсины.

Я убрала продукты и скрылась в ванной, чтобы немного подкраситься. Приглашение Патрика меня удивило. Интересно, что ему нужно?

— Пойдем, пожалуй, в «Уилере», — сказал он, когда я вышла из ванной, и с едва уловимым насмешливым огоньком в глазах добавил: — Я знаю, ты неравнодушна к моллюскам.

Мы ели устриц и пили белое вино в зале темном и узком, как один из коридоров Красного дома. Поначалу поддерживали светский разговор — говорили о музыке, о книгах, но больше молчали. После бокала вина я набралась смелости и спросила его об отце.

— Ты ведь сын Джоша Франклина, да?

Он извлек из раковины еще одну устрицу.

— Как я уже говорил… некоторые из нас постоянно в разъездах.

— Должно быть, у тебя было интересное детство.

— Поначалу. Пока не попал в школу-интернат. Там было менее интересно. — Он наполнил мой бокал. — А ты, Ребекка? У тебя есть семья?

— Отец, сестра, два племянника. Джеку три, Лори полтора.

— А моей дочери четыре, — сообщил Патрик, и я чуть не подавилась устрицей.

— Ты женат?

— В разводе. Элли живет с матерью. — Взгляд его был лишен всякого выражения.

Я вспомнила ежедневники.

— Тильда с Максом расстались, да?

Он кивнул, бросил последнюю опустошенную раковину на гору пустых ракушек.

— Из-за Дары? — не унималась я.

Он пожал плечами:

— Я правда не знаю. Давно это было!

— Незачем ворошить прошлое?

Официант убрал наши тарелки, и Патрик заказал кофе.

— Я этого не говорил.

— Но подумал.

— Возможно.

— За этим ты меня пригласил? Чтобы в очередной раз предупредить?

Он посмотрел на меня.

— Вообще-то нет. Не за этим.

Я чувствовала, что краснею, и благодарила Бога за то, что в ресторане сумрачно.

— Я подумал, что мог бы ответить на ряд вопросов, — ровно произнес Патрик. — Утром, когда мы говорили по телефону, боюсь, я был не очень любезен.

В смущении я опять извинилась за то, что оторвала его от работы.

— Сказать по правде, я был рад отвлечься. Порой настолько заработаешься, что теряешь способность мыслить ясно.