Читать книгу "Господа офицеры - Сергей Зверев"

— Да она все равно не спросит, — улыбнулся Фредерикс. — К чему такие сложности, Александр Георгиевич?

— Иначе она замкнется, поверьте моему опыту, Владимир Борисович. А так… В лицо она меня не знает, и мало ли в столице чиновников?

— Зато вы ее знаете…

— Если б только я… Весь Петроград только о ней и говорит, все без ума от блистательной Веры Холодной. Королева синематографа, роковая женщина! Я, Владимир Борисович, всегда говорил, что все неприятности проистекают от красивых женщин. Достаточно праматерь Еву вспомнить…

Граф Канкрин на своем веку много чего повидал, он на собственном опыте убедился, что за очаровательной внешностью женщины — и мужчины, кстати! — может скрываться всякое. Почти тридцать лет работы в системе тайных служб прибавили ему морщин и седых волос, но не дали никаких оснований отказаться от такого недоверия.

— Так что вопросы станете задавать вы, Владимир Борисович, — продолжил Канкрин. — Причем между делом, чтобы они и вопросами-то не звучали. В неофициальной, так сказать, дружеской беседе в стиле «поговорим без протокола». А я буду слушать. И вмешаюсь, если потребуется.

…Черный лимузин графа Фредерикса пересек Дворцовую площадь и свернул к одному из боковых, непарадных подъездов Зимнего дворца. Сопровождающий Веру Холодную молодой мужчина с внимательным цепким взглядом провел актрису в приемную министра какими-то незнакомыми ей — Вере доводилось присутствовать на больших дворцовых приемах — боковыми лестницами и переходами.

Министр встретил ее радушно, словно добрую знакомую. Сразу же выразил восхищение ее талантом, попросил оставить официальный тон и «высокопревосходительство», обращаться к нему по имени-отчеству. На незаметного молчаливого человека, сидящего на оттоманке в углу, Вера быстро перестала обращать внимание. Сидит — и ладно. Наверное, референт, или как там эта должность называется? Пусть слушает, ей скрывать нечего! Но разговор, после непременного обмена любезностями, пошел по какому-то странному и неожиданному пути.

Претензии Веры, связанные со вчерашним арестом Фридриха Шварценберга и возможным срывом съемок, Фредерикс мягко пресек в самом начале.

— К этому вопросу мы еще вернемся, — с галантной улыбкой сказал министр, — а сейчас я хотел бы чуточку расспросить вас, любезнейшая, о вашем бывшем операторе. Владислав Юрьевич Дергунцов, я не ошибаюсь? Ведь это вы ходатайствовали через посредство князя Сергея Михайловича Голицына, чтобы его отправили на турецкий фронт…

— Я, — кивнула Вера. — И что в том плохого? Ведь не о том я просила князя Сергея, чтобы тот поспособствовал Владиславу Юрьевичу остаться в тылу.

— О, конечно! — министр был сама любезность. — Плохого ничего. Но интересный простор для раздумий, между прочим, открывается. Сами вы, сударыня, в военном деле разбираетесь приблизительно так же, как я в синематографе. Верно? Вот видите… Для вас что турецкий фронт, что австрийский, что немецкий. Значит, сначала сам господин Дергунцов обратился с просьбой к вам. Чтоб его именно на Кавказ откомандировали, а не, скажем, на Карпаты. Вот вы сами как полагаете: отчего Владислава Юрьевича в те места потянуло?

— Он считал, — Вера Холодная покраснела и опустила взгляд, — что там… безопаснее, чем на других фронтах. Не всем же быть храбрецами и героями.

«Это он тебе, голубушка, голову морочил, — подумал Канкрин, который не пропускал ни единого слова. — О том, что на турецком фронте сейчас потери не меньше, чем на других фронтах, даже гимназисты приготовительных классов знают».

— А еще Владислав говорил мне, что он мечтает пролететь с камерой на аэроплане над горой Арарат, ведь там, согласно Библии, должен был остаться ковчег Ноя, — продолжала актриса. — Представляете, Владимир Борисович, какие кадры могли бы получиться!

«Получились, боюсь, совсем другие кадры, снятые с аэроплана», — мрачно подумал шеф имперской разведки, вчера получивший из Эрджиша донесение о том, что Дергунов поднимался с камерой на «Фармане» и заснял сверху панораму городка и той местности, что городок окружает.

Вера Холодная была, как многие люди искусства, увлекающейся натурой. Заговорив о Дергунцове, она стала вспоминать различные подробности съемок, сравнивать Владислава Юрьевича со вчерашним неумехой, который камеру-то увидел два дня тому назад, рассказала Фредериксу о своем фотопортрете работы Дергунцова.

— Ах, он так талантлив! И превосходный профессионал, мне трудно работать без Владислава.

— А вот, кстати, как давно вы работаете, точнее, работали с Дергунцовым? — спросил министр.

— Чуть больше года.

— И сколько фильмов сняли вместе?

— Три. Но почему вас это интересует? — удивилась актриса.

— Любезнейшая, поверьте, не праздное любопытство тому причиной. Есть у меня основания расспрашивать вас, — улыбнулся Фредерикс. — Я так понимаю, что работать с вами — большая честь. Да не смущайтесь вы, вся Россия знает Веру Холодную. В осознании человеком того, что он умеет делать нечто лучше всех, и в его законной гордости таким обстоятельством я лично ничего дурного не нахожу, сам такой. Участвовать в съемках ваших фильмов — это возможность прославиться. Это престиж и профессиональный рост. И неплохие деньги, верно? Из этого следует, что просто так, с улицы, в вашу съемочную группу не попадешь, нужны солидные рекомендации. Сударыня, душевно прошу вас, припомните, кто рекомендовал вам Владислава Дергунцова?

— И припоминать нечего, — пожала плечами актриса. — Фридрих Шварценберг. Последние три моих фильма более чем наполовину финансировал он. Фриц поставил условие: снимать будет оператор, которого предоставит он. Я поначалу возмущалась такой бесцеремонностью, а потом согласилась. И не прогадала. И все же, зачем вам нужно это знать? Кстати, о несчастном Фрице: вы так и не ответили, когда его выпустят. В чем он виноват? Только в том, что родился немцем? Это ведь произвол, ваше высокопревосходительство!

— Ну, с какой стороны посмотреть, — растянул губы в улыбке Канкрин, неожиданно вмешиваясь в разговор. — Можно и этак, а можно и так. В том, что немцем родился, не виноват. А вот в том, что являлся резидентом германской разведки в Петрограде, — очень даже. Именно поэтому его вчера и задержали. Боюсь, сударыня, что вы никогда не увидите больше господина Шварценберга.

Актриса была ошеломлена:

— Что?! Какой резидент? А вы, милостивый государь, кто такой?

— Резидент — это, как бы вам попонятнее… Это главный шпион. Начальник над шпионами. А я, изволите ли видеть, шпионов ловлю. Я, собственно, хотел услышать из ваших прелестных уст подтверждение того, что это именно Шварценберг распорядился взять господина Дергунцова в съемочную группу. То, что Дергунцов блестящий профессионал, меня нисколько не удивляет: немцы превосходно обучают и готовят своих агентов. Да, увы — он тоже шпион, но рангом пониже. Вы еще не поняли? Вас, любезнейшая, использовали втемную. Именно благодаря вам Дергунцов попал туда, куда должен был попасть по заданию своего шпионского начальства. Да еще не просто, а опосредованно, после просьбы князя Сергея Голицына… Князя Дергунцов тоже подвел. У нас есть все основания предполагать, что публикация в «Петроградском листке» — довелось прочесть? — дело рук вашего оператора. А материалы для нее он раздобыл, каким-то образом обманув доверие князя Сергея. Голицын — воин, офицер, человек чести, — Канкрин тяжело вздохнул. По роду своей деятельности он редко сталкивался с порядочными и благородными людьми. На его долю выпадали в основном мерзавцы. — Князь Сергей не привык к человеческой подлости и коварству. Таких, к сожалению, хитрому и опасному негодяю, коим является господин Дергунцов, легко обвести вокруг пальца.