Читать книгу "Контрольный выстрел - Николай Федорович Иванов"

зеленью, какая есть. Еще… давайте компот с сырниками. И сосиску в тесте. А мне кофе. Покрепче.

За столом Лешка перегнулся, чтобы не слышали остальные, брянским партизаном-подпольщиком прошептал:

– Сзади иностранцы сидят. Видите? Думал, хохлы, а прислушался – нет, я по-ихнему понимаю. Наверное, молдаване.

Подошла девушка с полным подносом, принялась выставлять тарелки. Леха проводил каждую завистливым взглядом, но, увидев свой заказ, облегченно выдохнул.

– С днем рождения, Лешка, – я сдвинул все порции к нему.

– Это мне? Все? – голос парня дрогнул, в глазах показались слезы. Не удержавшись, покатились по худым щекам, булькнули в компот. – А я еду и есть хочу. Еду и хочу есть…

– Я машину посмотрю, а ты ешь, – оставил именинника одного. Кофе можно и в кабине попить…

Допить не успел. Утирая рот, выбежал с зажатой в руке сосиской попутчик. Может, боялся, что уеду? Нет, Леха, ты земляк моего друга. И имена у вас с ним одинаковые! А значит, я тебя не оставлю.

– Там был такой кусок мяса! – убедившись, что я на месте, начал именинник с самого восторженного. Видать, и впрямь мать не смогла наскрести на билет, если парень забыл, когда сытно ел. – Такой кусище! Спасибо.

Улыбнулся счастливо, по-хозяйски уселся на сиденье:

– А у меня теперь получается, что я в Москве был и в кафе. И на метро ездил. Там, чтобы попасть в него, надо сначала карточку купить и приложить к желтому кругу. Я два раза проехался по эскалатору – и привык сразу. Только вот народу там – табуны. Та-бу-ны народу!

Он еще рассказывал, как надо вести себя в Москве, чтобы не потеряться, как сторониться цыганок. А главное, не покупать продукты в первом попавшемся магазине. Потому что если обойти несколько, то хоть на пять копеек, но товар найдется дешевле…

– Леха, вон поворот на твою Суземку. Люди стоят, значит, автобус скоро придет. Я бы довез до конца, но очень спешу. К твоему тезке, он раненый лежит. Обещай, что сядешь на автобус.

– А пешком и нельзя. Волки завелись. Не дойду.

– Это тебе на билет, – протянул ему деньги.

Я сидел сбоку, но Лешка посмотрел вверх, словно они свалились оттуда. А может, чтобы просто проморгаться. Прекращай это мокрое дело, брат! И не заражай других.

– Спасибо за пожертвование.

Тебе спасибо, Лешка. За твою наивность и открытость. Что оказался одного имени с другом, на которого я ненароком, но навел врага. Я, когда останавливался, не знал, что у вас одно имя. Но пусть получится, что и таким образом я отмаливаю свой грех. Теперь одна просьба ко всем святым – чтобы был дома твой крестный…

А мне – все! Лимит остановок исчерпан. Хоть пожар, хоть наводнение, а мой путь только к колодцу на окраине Севска. Рядом с женским Крестовоздвиженским монастырем. В госпитале Лешка попросил воды из него. Не просил, конечно, а лишь помечтал, облизывая сухие губы:

– Воды захотелось. Из нашего колодца…

– Воды просит, – сказал я врачу, когда вошли к нему в кабинет. В углу рядом со скелетом стоял кулер, но я уточнил: – Из колодца около дома.

– Это было бы, между прочим, очень кстати, – вдруг поддержал главврач. Себе налил в чашку из кулера. Набросив на скелет халат, приподнял поникший череп анатомического пособия, ставшего вешалкой. – В природе все просто. Человек на 80 процентов состоит из воды, и ее структура полностью совпадает только с той, которую он пил с рождения. Так что, если больному питаться пищей, которая окружала его с детства, и пить воду из родного колодца, выздоровление пойдет значительно быстрее.

В тот же вечер я отыскал военный борт на Москву и договорился на обратный вылет. Двухлитровые пластиковые бутылки из-под пива – это набрать воды Лешке. И завтра утром я должен стоять с ней на аэродроме, если хочу успеть к повторной операции.

– Сегодня ночью были голубые пакеты, – усмехнулся Лешка тогда в реанимации. Пакеты для вывоза умерших и впрямь делают разного цвета – черные, голубые, золотистые… – Двое ночью захрипели и… А я лежу и приказываю себе дотянуть до утра. Чтобы уж если душа летела над землей, то… на рассвете, а не в темноте. Почему-то это оказалось важным…

Уставился в высокий потолок. Однако открылась дверь, и вошел бог земной – наш военный хирург Васильич. Постучал для меня по часам – ты просил минуту…

– Это я виноват, Васильич, – упрашивал я его накануне попасть в реанимацию. – Я вышел с ним на связь.

– А мне сказали, что он сам вызвал огонь на себя.

– Да, но все наоборот. То есть сначала он ушел со своей группой брать главаря. Трое суток сидел в норе, как мышь. А я не знал. Никто не знал. А тут внучка родилась. Он так ее ждал!

Хирург прищурил глаз, прикидывая наш возраст. Да, не мальчики. Но что делать, если на Кавказе воюем мы, деды. В Афгане ждали рождения своих детей, на Кавказе – уже внуков. Страна не воспитала замены, Кремль с Белым домом как шерочка с машерочкой барахтались все эти годы в нефтяных, митинговых и барахоличьих проблемах…

– И что? При чем здесь внучка?

Врач намеревался остаться непреклонным. Было от чего: через три дня у Лешки повторная операция, и лишний раз волновать пациента – всем дороже.

– А я стал выходить на него по связи. Поздравить. Я так часто пробивался в эфир, что он испугался: что-то случилось. И ответил. И его в этот момент самого запеленговали «духи». Так он из охотника сам превратился в дичь. Потом уже был бой и огонь на себя.

– Понятно… Тебе одна минута. Он очень слаб. Дай Бог продержаться критические три дня.

Три дня кончаются завтра. А я пока за 500 км от Москвы плюс полторы тысячи от столицы до Моздока.

Снег чуть поутих, но переметы лежачими полицейскими пытались сбить скорость. Но только не сегодня и не для меня. Впереди показалась знакомая, нарастившая себе дополнительный хвост колонна. Говорил же, что придем одновременно. Слева дозорными пошли дома с окраины Севска, и первый купол от Москвы – как раз Крестовоздвиж…

Я не понял, почему вильнул хвостом летящий по трассе снежный вихрь. Но из него выпала, оторвавшись от общей колонны, последняя фура. Машина на глазах, перед глазами, стала крениться, хватать перепуганными колесами воздух, перегораживать путь. Я летел прямо под этот падающий двухэтажный дом, тормоза бессильно завизжали на скользкой трассе, меня закружило, и последнее, что увидел, – это обрыв. То ли крикнул, то ли подумал:

– Все!

Последний раз перед опасностью