Читать книгу "Черные ножи 2 - Игорь Александрович Шенгальц"

ордена и медали. Димкиному самолюбию это бы, несомненно, польстило. А мне зачем? Пусть хоть «Орден Победы» вручат, что с того? Суну поглубже в вещмешок и забуду о нем до лучших времен. Единственный толк был от именного пистолета — один раз он меня уже крепко выручил. Но золотой именной ППШ с автографом товарища Сталина мне точно не дадут…

Угрюмый Корякин и зевающий Леха выбрались из нашей видавшей виды палатки. Оба бросили взгляд на Перепрыгу, но первым делом отправились на утренние процедуры. Я же тем временем разогрел в котелке воду, сыпанул туда щедрой рукой чая — еще оставался — благо, Казаков позаботился. И когда все собрались, разлил по кружкам — что-то горячее залить в желудок после сна — самое оно…

— Наш новый заряжающий, — представил я Перепрыгу, — звать Иваном. Прошу, как говорится, любить и жаловать…

Перепрыга был совершенно не виноват, что на него воззрились косо. После Казакова любой новый человек смотрелся чужаком и воспринимался с неприязнью и отторжением, я это прекрасно понимал, поэтому поспешил добавить:

— Мы с Иваном однажды поймали немецкого летчика! Он зацепился парашютом за дерево и стрелял во все стороны из пистолета…

Корякин знал эту историю, а вот Леша — нет. Он даже рот приоткрыл от интереса, пока я вкратце пересказывал происходящее, выставляя Перепрыгу героем — так лучше, пусть наберет очки авторитета в экипаже. Рассказ вышел в комичном ключе, но Петр Михалыч лишь покачал головой — он-то прекрасно понимал, что все произошло не так оптимистично, как я это поведал. А вот Леха восторгался каждому повороту сюжета, время от времени издавая восторженные возгласы и даже хлопая в ладоши.

— Я напишу об этом в «Комсомолку»! — заявил он, после того, как я умолк, утомившись.

— С каких это пор ты стал их корреспондентом? — удивился я, а потом догадался: — Это все твоя Снегирева! Верно?

— Она помогла мне, — не стал отнекиваться Леша, — поддержала по-товарищески… сказала, что во мне определенно есть репортерский талант. Мария — надежный друг! Я уже пробовал писать, но пока что мои тексты отвергли, сказали, нужно глубже проникать в суть вещей…

— И ты решил вновь прославить меня на всю страну? — недовольно поморщился я.

— Это наш Алексей еще про захваченный танк не знает, — внезапно подал голос Корякин. — Уж тут точно история для репортажа на первую полосу!

— Что за история? — подпрыгнул Леха. — Ну-ка, расскажи!..

Но рассказать не получилось. К нам подошел вестовой и коротко сообщил:

— Экипаж 744-ого к комроты! Срочно!

Я быстро прикинул в голове и приказал:

— Перепрыга, к тебе этот приказ не относится, так что остаешься у машины. Внутрь не лезть! Сидеть и охранять! Вопросы?

— Никак нет!

— Вот и славно! Остальные, за мной!..

До палатки комроты было пять минут ходу. Дуюн пил чай из большой жестяной кружки, вокруг него уже собрались несколько командиров машин, что-то громко обсуждая между собой.

Мы выстроились в шеренгу в трех шагах от собравшихся.

— О! Буров и компания! Вы-то мне и нужны!

— Слушаю, товарищ капитан?

— Тут у нас спор вышел. Пришел приказ большую часть корпуса отправить в тыловой резерв для доформирования. Потери были, сам знаешь, большие… — он помолчал. Потери были не просто большие — они оказались катастрофическими. — Но часть экипажей мы оставляем в поддержку наступления. Наша цель — захват плацдарма на западном берегу Десны и взятие Брянска.

— А в чем же спор, товарищ капитан? — не понял я.

— Так никто не хочет в резерв идти, — открыто улыбнулся Дуюн. — Что скажешь, лейтенант?

— Мы тоже не хотим в резерв, — выразил я общее мнение экипажа. — Пустите драться, не подведем!..

— Вот и остальные так говорят, — капитан резким взмахом остановил поднявшийся было гул, — но всех оставить не получится… а вот, кстати, по ваши души!..

К собранию быстрым шагом приблизилось несколько человек. Все офицеры — по виду, из штаба. Чего они здесь забыли?

Я перевел взгляд на того, кто их возглавлял, и замер в недоумении. Я знал его — тот самый солдат, с которым вчера вечером мы ели кашу из одного котелка. Вот только сейчас на его плечах не было ватника, а на полевой форме виднелись генерал-лейтенантские погоны.

— Георгий Семенович! — вытянулся Дуюн. — Экипаж 744-го вызван по вашему приказанию!

— Вижу-вижу, — кивнул генерал.

Теперь я понял, с кем вчера меня свела судьба. Георгий Семенович Родин был назначен на должность командира 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса в апреле этого года. Легендарная личность! Вот только прежде мне не доводилось встречаться с ним лично, поэтому, неудивительно, что я его не узнал. А что он делал в простом ватнике и танковом комбинезоне среди обычных солдат — бог весть. Наверное, прибыл в расположение бригады для разбора ситуации на месте — и в итоге корпус идет на доформирование, а вот его появление инкогнито в наших рядах — просто прихоть, которую можно понять. А как иначе почувствовать настроение бойцов?..

— Что же это вы, братцы, от наград бегаете? — спросил генерал.

Мы молча стояли, подбородки вверх, рты на замках.

— Впрочем, это все проклятая бюрократия виновата! — продолжил Родин. — Мне тут вечером передали бумаги. Вы отличились и под Орлом, и в Карачеве. В представлениях отмечено, что вашим экипажем уничтожено до пяти немецких танков, не считая пехоты. Это так?

— Мы счет не вели, товарищ генерал-лейтенант, — осторожно ответил я, — но надеемся, что били врага изо всех сил!

— А про вас, младший лейтенант, речь пойдет отдельно! Евсюков, Корякин, Казаков, Носов — выйти из строя!

Генерал продиктовал имена, прочитанные по бумажке, и сам сбился, видя, что нас всего четверо, а имен явно больше.

Вперед шагнули Петр Михайлович и Леха.

— Товарищ генерал-лейтенант, — пояснил я, — Евсюков ранен, Казаков — убит.

Родин нахмурился, потом коротко бросил адъютанту:

— Евсюкову направить приказ в госпиталь, Казакова наградить посмертно.

— Так точно!

Адъютант передал генералу коробочку и лист бумаги.

— Корякин Петр Михайлович, — торжественно начал генерал, — вы награждаетесь орденом «Красной Звезды» за то, что состоя в экипаже танка, уничтожили в боях не менее четырех танков противника, не считая живой силы.

Потом шагнул в Корякину, лично прикрутил ему орден и протянул свою руку:

—