Читать книгу "Приручить Генерального - Айрин Лакс"

скоро грянет армагеддон и хляби небесные разверзнутся над моей головой.

Во-первых, предупреждение Павлуши.

Во-вторых, негатив мамы Дубинина.

В-третьих, мне должно было хватить первых двух причин, чтобы вести себя осторожнее и не отсвечивать.

Но моя натура требовала иного и не терпела темных, ограниченных углов. Не любила закрытые двери, а когда все кругом начинали мне указывать, что делать и как быть, возникало чувство, что меня загоняют в капкан.

К тому же мои мысли были заняты Дубининым — его предложением, на которое я ответила решительным отказом, но не могла перестать думать о вторжении этого мужчины в свою жизнь.

Ко всему прочему я вдохновленно работала над проектом и, немного понимая мужчину, уже представляла, что ему понравится. Работала с душой, выкладывалась так, словно завтра — тот самый дедлайн, до которого нужно сдаться.

Витала в облаках, в иных сферах.

Притупила интуицию, не следовало этого делать.

Потому что когда мне позвонил представитель галереи и рассказал, что с ним связались по поводу интервью со мной для прогрева в соцсетях перед выставкой, я не почувствовала подвоха.

Я крайне редко давала разного рода интервью, как художник.

И опять же, в том, что я согласилась на интервью, была косвенно вина Дубинина. Он показывал мне, что нет ничего плохого быть открытым, демонстрировал другую точку зрения и заставлял задумываться.

Словом, я решила: почему бы и нет? Согласилась.

Мы заранее согласовали список вопросов, я вымарала некоторые из них, остальные посчитала приемлемыми и даже набросала для себя кое-какие ответы, требующие точности в деталях, которые могли забыться под наплывом эмоций.

Мы встретились в приятном, атмосферном кафе. Интервью должно было проходить в формате беседы двух знакомых за чашечкой кофе.

Снова ничего не тренькнуло внутри.

Все шло по плану — собеседница казалась довольно приятной, задавала те самые вопросы, активно поддерживала.

Я расслабилась немного.

И в момент, когда решила, что все хорошо, мне в лицо вдруг прилетел вопрос:

— Какую роль в вашем творчестве играет личная жизнь? Переносите что-то на холст? Самые значимые события вроде отношений с Константином Павловым или роман с завидным холостяком Ростиславом Дубининым? Кое-кто даже утверждает, что Павлов не против поделиться своей талантливой девочкой. А какого мнения на этот счет придерживается Дубинин?

— Этого вопроса не было. Я не буду на него отвечать.

— Хорошо, извините, тогда послушаем, что он сам думает на этот счет.

У меня глаза на лоб полезли.

— Что?!

Интервьюер включила мне видео на планшете. Там Дубинин расслабленно сидел за столом, с чашкой кофе, беседа шла о женитьбе.

— Какую девушку хочешь видеть в качестве жены, Слав? — поинтересовался голос за кадром.

— Милашку. Нежная, милая, хозяйственная. Чтобы любила детей и ценила семью, моих родных. Это важно… — пробасил голос Дубинина.

Девушка поставила звук громче, и я слушала, как Дубинин рассуждал о заводных, взбалмошных красотках, считая их кем-то вроде людей второго сорта.

Пауза.

— Как в эту концепцию вписываются ваши отношения, можно ли сказать, что вас связывает только секс без обязательств? Можете похвастаться каким-нибудь особенным подарком от щедрого покровителя?

Меня в шлюхи записали!

В содержанки, что ли?!

— С чего вы взяли, что нас связывают именно такие отношения? — поинтересовалась я, с трудом контролируя себя.

— Сведения из проверенных источников. Мы ошиблись в предположениях? Что ж, бывает… Просто эти сведения подтверждаются другими, более ранними.

Мой язык распух, вокруг стало тихо, и я внезапно поняла, что нас снимают другие посетители. На свои телефоны.

Будто на их глазах разворачивалось интересное представление.

— Кое-кто, пожелавший остаться анонимным, рассказал, что у вас и ранее случались романы. Поговаривают, что даже в юном возрасте вы обладали бойким характером и вели себя настолько вызывающе, что закрутили роман. С человеком из вашей семьи. С состоятельным, женатым мужчиной. Вы хотели увести его из семьи? Шантажировали, чтобы он содержал вас и оплачивал дорогостоящую учебу?!

Перед глазами все поплыло.

Такие подробности обо мне могла рассказать только сестра отца, в семье которой я воспитывалась.

Перевернула все с ног на голову и соврала!

— Говорят, вы вешались и не давали ему прохода, дарили свое нижнее белье…

Они все переврали! Все!

После смерти родителей все перешло к сестре отца.

Через год после того, как я стала жить у них, ко мне начал приставать ее муж.

Поначалу просто брал мое белье из корзины, я как-то заметила это. Потом он начал липнуть, прижиматься, касаться при каждом удобном случае. Любил отравить меня в какую-нибудь кладовку и зажимать там, нашептывая гадости.

Все переросло в откровенное лапанье и домогательства, пока никто не видел…

Я пожаловалась сестре отца, она не поверила. Но, наверное, обсудила это с мужем. Потому что на время все затихло.

Но потом, однажды поздним вечером, когда тети не было дома, ее муж зашел ко мне в спальню и начал приставать, еще грязнее, чем обычно.

Я отбивалась, с трудом увернулась, ударила его по голове будильником. Тяжелым, металлическим будильником.

Было много крови, он упал без движения.

Испугалась, позвонила тете.

Она прилетела с дня рождения подруги и ее не убедили ни синяки на руках, ни укусы, ни даже спущенные до колен трусы этого урода или мои чудом не разорванные, но значительно потрепанные трусики.

Она обвинила… меня!

Обвинила, надавала пощечин, заперла на цокольном этаже. Не выпускала никуда, швыряла еду сверху — бутылку воды и пару кусков хлеба, пока решала, как быть.

Ее муж пришел в себя, не сдох…

И меня на той же неделе отправили в другой город. Сестра отца оплатила учебу за несколько лет и попросила не возвращаться.

Ни-ког-да.

Знаю, что этот урод сдох. Еще два года назад от сердечного приступа.

Но сестра отца жива…

После смерти родителей ей досталось все — бизнес, дом, дорогие тачки. Мы не бедствовали, жили на широкую ногу. Ей досталось абсолютно все.

Она жирует на деньги моего отца, до сих пор жива и продолжает разводить обо мне грязь, считая виноватой.

Как выстрел, прозвучало имя этого урода.

— Это ваш дядя. Крутили роман с дядей, Марфа?

Не родной, нет.

И не роман, а больше года грязных домогательств, едва не окончившихся изнасилованием.