Читать книгу "Ваше Сиятельство #4 - Эрли Моури"

закурить. Ведь я не курил с пятницы, и даже не подумал о сигаретах, вернувшись домой.

Да, недоразумение как бы исчерпано, но на душе остался осадок. Саша Елецкий вернулся в меня, и сейчас мне было неприятно думать, что этот миленький видом мальчик Майкл — любовник моей мамы. К тому же он британец. Было такое ощущение, что по стрункам души кто-то тихонько пропускал электрический ток. Ток не самого высокого напряжения, но ровно такого, чтобы лишить меня покоя. Я знаю, что могу разом убрать этот дискомфорт. И еще я знаю, что этот «электрический ток» создает не что иное как мой личный эгоизм. Если разобраться отрешенно, то я имею несколько любовниц, связь с которыми очень возмущает маму, а раз так, почему тогда я отказываю в мыслях маме в связи с человеком, который ей нравится гораздо больше других. Да, меня злит, что Майкл британец. Меня раздражает его смазливая внешность, его манеры, его чопорность и неуместная вежливость. Ну не мужик он, в моем понимании! Не тот человек, который должен быть парой Елене Викторовне. Но, с другой стороны, я не имею права решать за нее, с кем ей быть. За этими мыслями, я пропустил, какую-то фразу, сказанную чеширским бароном, услышал лишь слова мамы:

— Майкл, как ты себя чувствуешь? — графиня зачем-то положила ладонь ему на лоб, словно у британца от моей магии могла подняться температура.

— Очень, хорошо, Леночка, — сказал он, подняв к ней покрасневшие глаза. И вот сейчас он явно соврал. Потом добавил: — Когда ты рядом, то очень хорошо.

— Раз так, в знак примирения и взаимопонимания, предлагаю отметить это событие торжественным ужином, — решила Елена Викторовна. — Сейчас распоряжусь, чтобы Кузьма Ильич порадовал нас чем-нибудь особо вкусным. Скажу, чтобы достали из погреба наше Крымское тридцать первого года.

Я не имел ничего против вкусного ужина и если он будет под вино, то, пожалуй, можно потерпеть за столом и этого бритиша. Тем более Милтон может оказаться мне полезным, если для раскрытия тайны древних виман потребуется артефакт, хранящийся у графа Бекера. Я пока не знал назначение Ключа Кайрен Туам. Не знал о его назначении и мой отец, хотя несколько раз упомянул в своих исследованиях. Эти упоминания основывались на осмыслении каких-то древних текстов, которые переписывались с искажениями ни один раз и в значительной мере потеряли первоначальную суть. И еще мой отец считал, что основой всему все же были Свидетельства Лагура Бархума — именно они являлись первоисточником, который позже интерпретировали много раз столетиями позже. Отец не исключал, что помимо Свидетельств Бархума, имеются другие документы той же эпохи, которые тоже несут важные сведения о том, где искать тайну устройства виман древней цивилизации.

Полон этих мыслей, я удалился к себе. Открыл учебник по истории древнего мира, чтобы подготовиться к завтрашней контрольной в школе. Бегло посмотрел несколько параграфов и дойдя, до войны Черных Браминов, снова вернулся к мысли, что мне нужно уделять больше времени переводу великой реликвии, подаренной князем Ковалевским. Честно говоря, ничего себе подарочек. Неужели, князь не понимал, как велика его ценность? При чем ценность тех таинственных металлических пластинах именно в информации, запечатленной на них, а не самих пластинах.

Конечно, Ковалевский понимал. Иначе он не передал бы тяжелую коробочку, обшитую бархатом, именно таким образом, предупредив, чтобы я не говорил о ней даже Ольге. Я в деталях вспомнил ту сцену, в кабинете графа Голицына, и у меня возникло впечатление, что Борис Егорович каким-то непостижимым образом видит во мне этакую большую перспективу, при чем в масштабах империи. Примерно, как это видела Артемида, обратившись ко мне, когда я бесплотным духом выбирал себе мир для воплощения. Вот только Артемиде подобное видеть дано самой ее божественной природой. А Ковалевский каким образом? Ведь даже если князю сказать, что я Астерий и я на самом деле многое могу, то Борису Егоровичу это не добавит истинного понимания. Может, Ковалевский знает какое-то пророчество, каким-то образом идущее в параллели с римским и поэтому с такой решительностью делает ставку именно на меня?

За ужином мы поговорили с Майклом об арийских и доарийских летающих машинах. Надо признать, этот раздражавший меня поначалу британец оказался интересным собеседником и его суждения не столько о технике исчезнувших цивилизаций, сколько о древней истории меня весьма увлекли. Под конец, я даже попросил Милтона познакомиться с его научными статьями. Британец обрадовался моему интересу и пообещал, что скоро все журналы с его статьями будут у меня. А также лично мне он покажет свои работы, от публикации которых пока воздерживается. Я, чуть подумав, решил дать ему копию работ отца. Разумеется, не всю — убрав из нее некоторые важные части, указывающих, что тайные знания об устройстве виман древности могут находиться на одном из горных плато в Сибири или на острове Шри-Ланка. У отца не было определенного мнения на этот счет из-за неполноты и противоречивости данных, и этот вопрос в скором времени должен решить перевод Свидетельств Бархума, на который я возлагал основные надежды.

Майкл, когда узнал, что я готов предоставить работы отца, обрадовался так, что излишне увлекся вином. Напился так, что едва держался на ногах. Его пришлось оставить ночевать у нас, увы, в покоях мамы на диване. Я помог ему подняться по той самой лестнице, по которой недавно спускал господина Милтона пинками. Завел в первую мамину комнату и под благодарным взглядом Елены Викторовны уложил на диван. Еще несколько минут Майкл продолжал бессвязно рассуждать о полетах древних виман к Венере и Марсу, о богах Марса и магических знаниях, пришедших на Землю с других планет, а потом неожиданно и громко захрапел.

В школу я пришел минут на десять раньше обычного. У входа под портиком стояло несколько парней из параллельного класса: Звонарев, Кунцев, еще двое, фамилии которых я не знал — курили, обсуждали очередной инцидент в Гибралтаре между нашим военным кораблем и британской морской стражей. Если верить российским газетам — а они, как правило, оказываются чуть правдивее британских — то с нашей стороны жертвами инцидента пали около двадцати матросов, а фрегат «Адмирал Разин» получил много серьезных повреждений. Британская вимана 3-го класса была уничтожена, и их корвет с двумя пробоинами едва дошел до порта.

Из дверей школы вышел граф Сухров с Лужиным. Еграм, завидев меня, жестом отозвал в сторону и сказал:

— Кстати, приветствую. Давно не виделись. Смотрю, ты и Ковалевскую научил школу прогуливать?

— Ну так, немножко, — рассмеялся я, доставая коробочку с «Никольскими». — Ей полезно, а то слишком умная.

— Удивляюсь, тебе Саш. Как ты умеешь так менять людей? — Сухров прислонился плечом к колонне, с улыбкой поглядывая на меня. —