Читать книгу "Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России - Коллектив авторов"

налогового бремени в буржуазном государстве[493]. Выступая на заседании русской комиссии Сокольников заявил, что Россия не считает себя ответственной за обязательства принятые царским правительством, «наоборот Советское правительство обязалось перед Русским народом не признавать долгов старого режима»[494]. Григорий Яковлевич скептически относился к работе подкомиссий, организованных в ходе конференции. В письме от 28 июня 1922 г. на имя Сталина и Рыкова, он писал, что «работа официальных заседаний сведется в значительной мере к попыткам наиболее тщательной документальной разведки с обеих сторон. Что-либо непосредственно полезное для нас может быть, по видимому, достигнуто только вне конференции». Через некоторое время в письме к Крестинскому Сокольников отмечал: «Нам было бы важно помешать намечающемуся продолжению соглашения о финансовой блокаде и финансовом бойкоте России»[495]. Один из путей налаживания диалога по вопросу получения компенсации западными странами Сокольников видел в выпуске долгосрочного займа. В записке членам Политбюро он писал из Гааги: «В связи с последними телеграммами ЦК делегация обсуждала вопрос о тех предложениях с нашей стороны, которые дали бы возможность протянуть конференцию. Мы все сошлись на том, что таким предложением могло бы быть предложение компенсировать прежних собственников путем выпуска долгосрочных облигаций с началом выплаты процентов по этим облигациям в ближайшие годы»[496]. По его мнению облигации займа должны были обеспечиваться специальным гарантийным фондом, образуемым или из дохода от концессий или из таможенных сборов. Однако эта идея не получила дальнейшего воплощения.

Оценивая результаты Гаагской конференции Григорий Яковлевич подчеркивал, что «время для организации широких кредитов, широких международных займов для нас не пришло, что правительства дать нам международный заем в настоящее время не могут»[497]. «Мы не можем организовать внешнего займа, мы в Гааге и в Генуе встретились с сопротивлением банкирских синдикатов капиталистического мира», – отмечал он в докладе на X Всероссийском съезде Советов в октябре 1922 г.[498]. В сложившихся условиях Сокольников отдавал предпочтение развитию системы внутреннего кредита. В беседе с корреспондентом «Известий» он заявил: «Мы использовали Гаагскую конференцию для того, чтобы дать подробную информацию о финансово-экономическом положении России, о чем европейские правительства имеют самые дикие. Сказочные и неправдоподобные представления[499].

В январе 1926 г. Сокольников в составе советской делегации принял участие в советско-французских переговорах по вопросу о заключении торгового договора[500]. В мае 1926 г. Политбюро ЦК приняло решение направить Сокольникова, занимавшего должность заместителя председателя Госплана, в США с целью выяснить перспективы для переговоров в отношении признания СССР со стороны США. В мае Политбюро приняло решение командировать Сокольникова в Америку сроком на два месяца[501]. В свою очередь коллегия НКИД считала необходимым, чтобы Сокольников поехал с каким-нибудь определенным хозяйственным поручением. По мнению заместителя наркома иностранных дел М. Литвинова «в разговорах с американцами, не занимающими официального положения, т. Сокольников должен ограничиться общими указаниями на готовность Совпра к удовлетворению на известных условиях материальных претензий Америки, в частности к эвентуальному признанию долга Керенского»[502]. Один из руководителей внешнеполитического ведомства указывал, что «главную задачу тов. Сокольникова НКИД усматривает в установлении и развитии широких связей с американскими влиятельными лицами, группами и организациями и в общем руководстве агитационной работой этих лиц и групп в пользу сближения между СССР и Соединенными Штатами»[503]. Неожиданно для Кремля 25 июня 1926 г. в Москве было получено сообщение о том, что Сокольникову отказано в визе.

В мае 1927 г. Сокольников в составе советской делегации участвовал в работе Женевской экономической конференции. 8 мая он выступил с докладом о экономическом положении СССР. Сокольников отметил, что «сам факт созыва Международной экономической конференции является своего рода доказательством того, что развитие производительных сил на нынешней ступени мощности ставит перед человечеством задачу организации в гораздо более совершенных формах, чем те, которые до настоящего дня сумела найти капиталистическая форма хозяйства»[504]. Речь Сокольникова была выслушана с напряженным вниманием. В конце речи в зале раздались аплодисменты, в том числе на скамьях английской делегации[505]. На следующий день швейцарская «Тургауэр цайтунг» в статье «Россия хочет кредитов» писала о выступлении Сокольникова: «Спокойным, уверенным шагом взошел на ораторскую трибуну бывший комиссар финансов и бывший лидер правой оппозиции внутри коммунистической партии. И тут произошло нечто неожиданное, нечто такое, что вызвало на лицах большинства экспертов безграничное изумление и живое возмущение: зал аплодировал делегату Москвы. Конечно, эти приветствия относились не к Сокольникову – большевику, а к Сокольникову – дельному финансисту, идеалисту, выступавшему за свои убеждения не только здесь, перед враждебным форумом, но и у себя дома, человеку, отказавшемуся от должности и почета, когда он убедился, что его принципов не понимают и пренебрегают ими. Но затем наступил многообещающий компромисс, и сегодня Сокольников вновь является одной из наиболее выдающихся личностей на Красном Олимпе»[506]. Иного мнения придерживался П.Б. Струве. В своем дневнике он отметил, что на Женевской конференции Сокольников «распускал пушистый лисий хвост из статистической цифири и примирительного сладострастия»[507]. Советские эксперты активно работали в специальных комиссиях конференции: Сокольников и Штейн в промышленной секции[508].

В августе 1927 г. выступая на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сокольников подчеркнул, что англо-русский разрыв открывает новую политическую полосу. «Обстановка для нас неблагоприятная, и мы должны сохранить полное хладнокровие для того, чтобы не дать застигнуть себя раньше времени, не дать втянуть себя в войну», – указывал он. Сокольников выступал за маневрирование советской внешней политики. Текущей задачей он видел попытку «откупиться от той, которую нам навязывают сейчас же»[509].

Политику маневрирования Сокольников попытался применить во время переговоров с американскими банкирами о предоставлении кредитов осенью 1927 г. В сентябре он в составе советской делегации (Раковский, Пятаков, Любимов) участвовал в Париже в переговорах с влиятельным американским банкиром Ч. Митчеллом, возглавлявшем National City Bank. В центре переговоров были вопрос о долгах и предоставлении долгосрочного кредита СССР. В сентябре Политбюро приняло решение согласиться с претензиями группы банков, объединенных Митчеллом, но при условии организации им займа на сумму около 50 млн долларов на срок пять лет[510]. Сокольников в записке направленной в Политбюро 12 октября 1927 г. доказывал, что «нельзя не видеть того значения, которое при складывающейся теперь международной обстановке может иметь соглашение с крупнейшими американскими банками». По его мнению «каждый рубль, плаченный в Америке за сепаратное соглашение, сэкономит нам в дальнейшем два рубля при соглашениях с Европой»[511]. Несмотря на все усилия Сокольникова переговоры не увенчались успехом.

На дипломатическом поприще Сокольников выступил вновь в ноябре 1929 г., когда он был назначен