Читать книгу "Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова"

и громко кричала «Тону!» таким же пронзительным голосом, каким кричала маленькой при виде заводной рыбы в ванне, а мы с Захаром плавали вокруг нее и убеждали, что на этом месте утонуть невозможно. И так весь сеанс. Но всем нравилось.

Еще я осуществила свою давнюю мечту: съесть зараз десять пирожных «картошка». Зашли с Захаром в кафе, и он купил мне целую коробку. Сели за столик, и я стала уплетать. На четвертой «сломалась». И тут ко мне подошел грязный, оборванный мальчик лет девяти и попросил: «Угостите меня пироженком, пожалуйста…» Я отдала ему с разрешения Захара всю коробку и, выйдя из кафе, заревела.

Новый год – хорошо. А весна лучше. Потому что это мое любимое время года, потому что я терпеть не могу холод: от сильного мороза всегда простужаюсь, а лицо покрывается пятнами, самое красное из которых – на носу. Поэтому я всегда с нетерпением жду окончания зимы и оживаю с весенними лучами. Я обожаю солнце и оттепель, лужи и запах птичьего помета, а также мой день рождения в марте.

Свое двадцатилетие в тот год я отмечала трижды: с родителями, в рабочем коллективе и с друзьями.

С родителями посидели замечательно: сказали много теплых слов друг другу, и даже Екатерина Юрьевна с Семеном Ивановичем, тоже приглашенные, не нарушили «одомашненности» и нежности обстановки.

В коллективе тоже посидели замечательно. Владислав Игоревич оказался очень компанейским человеком. Вместе с Захаром (которого, кстати, без проблем протащили через проходные института) они так душевно пели «Выйду на улицу, гляну на село…», что некоторые пытались подтанцовывать.

А вот с друзьями отмечать день рождения не стоило. Вообще-то «с друзьями» – сильно сказано. С друзьями Захара мне «стыковаться» не захотелось, и я позвала только Варю с Ленькой. Это был выходной, и пить начали с утра. Слушали матерные частушки «Сектора Газа». Ближе к вечеру все перебрали. Переслушали все кассеты и в пятый раз поставили:

Давай вечером

Умрем весело,

Поиграем в декаданс…[6]

Никто не падал, но разговор заворачивал не в то русло.

Ленька вдруг вспомнил Андрея:

– Сейчас бы тачка моя была что надо, если б тогда этот Андрей нашу братву не кинул…

– Что за Андрей? – поинтересовался Захар.

– Да так… Знакомый один. Сейчас, сказывают, в Питере припеваючи живет… Знает, что в нашем городе появляться не следует.

– А по-моему, – вдруг дернуло меня вступить в разговор, – это вы его кинули, а не он вас.

– Ты дура, Надя! – заорал Ленька. – До тебя не доходит, что и ты бабки потеряла!

– Сам ты дурак, Ленька. Был бы умный – понял бы, почему он уехал.

Все. Сказанного не воротишь. Я совершила большую ошибку.

– Ты-ы-ы? – прохрипел Ленька. – А если я пацанам скажу? Знаешь, что они с тобой сделают?

– Может, ничего с ней не надо делать? – попытался заступиться за меня Захар.

– А ты вообще, лох, молчи!

– А по морде? – Захар встал.

Леня вскочил, разъяренный, а потом вдруг резко успокоился, слащаво улыбнулся и предложил Захару:

– Пойдем на площадку, покурим. Заодно и поговорим.

Захар кивнул, и они вышли.

Я взглянула на Варю. Она сидела словно кол проглотила.

– Твой муж – козел, – сказала я ей.

– Надь, может, покурим? – не обижаясь, предложила она.

– Покурим.

Захар с Ленькой вернулись минут через пятнадцать. Ленька сиял от счастья, а на Захаре лица не было.

– Мы квиты! – радостно пропел Ленька и попытался чмокнуть меня в щеку.

– Захар… – я попыталась взять мужа за руку. Он больно сжал мою руку и отбросил от себя. Потом прошел в ванную и заперся.

– Ну-с-с! – Леня довольно потер руки. – Теперь твой муженек в курсе, на ком женился!

Я подошла к подруге, взяла у нее сигарету, которую она не успела докурить, затушила о край пепельницы и стала с осторожностью подбирать слова:

– Варя. Ты моя подруга, и я хочу, чтобы ты ей оставалась. Сейчас, ты не обижайся, я попрошу тебя уйти вместе со своей скотиной. С этого момента Леню я не знаю. У вас я не появлюсь. Ты заходи ко мне, когда хочешь, но он для меня – никто. Знать его не желаю.

Варя часто-часто замигала глазами и пошла в коридор одеваться.

– Чего, Варь, побежали, что ли? – удивленно спросил Ленька. Будто проснулся. И стал натягивать ботинки.

– Надя, мы увидимся, – кивнула мне Варюха в дверях.

Я кивнула в ответ.

Когда в подъезде стихли их шаги, я прислонилась к дверному косяку ванной.

– Захар, а Захар… Выходи!

В ответ послышалось нечто похожее на всхлипывание.

– Захар! Не будь глупцом! Кому ты веришь – мне или Леньке?

Дверь открылась, Захар выскочил, пролетел в комнату и плюхнулся в кресло:

– Рассказывай!

– Что рассказывать?

– Все! С кем, когда и что.

– Ты в своем уме, Захар? Мало ли что было? Главное, что есть.

– Ты даже с Ленькой спала!

Я не выдержала и засмеялась.

– Это он тебе сказал?

– А это не так?

Стало тоскливо. Болван этот Захар.

– Конечно, спала. Мы все трое спали: Ленька, Варя и я. Как слоеный пирог.

– Он сказал, что ты его упрашивала переспать с собой, когда Варя в больнице лежала! Что ты в одном бикини по дому ходила! Что…

Я демонстративно заткнула уши указательными пальцами, не в силах слушать этот бред. Закрыла глаза. Потом открыла. Захар все говорил. Тогда я пошла в ванную, где он недавно хлюпал, и заперлась. Захар все кричал, кричал… А я посмотрела в овальное зеркало, висевшее над рукомойником. Открыла кран, зачерпнула воды и умылась. Потом еще и еще. Пристально поглядела в зеркало: уставшая одинокая молодая женщина.

«Устала. Как же я устала. Как бы покончить со всем этим. Надоело все. Не хочу ничего. Хочу уснуть и не проснуться… Жаль… Я почти поверила, что все наладилось…» Тут я вспомнила про родителей. «Конечно, наладилось. У меня есть родители, и их я больше не огорчу. Я могу вернуться к ним. Замужество состоялось, моя неудачная беременность оправдана…» Женщина в зеркале гордо подняла голову. «Уже лучше, – подумала я, разглядывая ее. – Только взгляд тусклый». Мне вдруг вспомнилось, как однажды в детстве, когда я разозлилась на саму себя, я дала сама себе пощечину. Действенный способ.

– Возьми себя в руки! – произнесла я вслух и прежде, чем подумала, подняла руку и отвесила себе смачную оплеуху.

Перед Захаром разыграла спектакль. Вышла якобы заплаканная, уверяла его в любви до гроба, а все обвинения отрицала, признав, правда, тот факт, что до него у меня