Читать книгу "1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций - Димитрий Олегович Чураков"

Как известно, на процессах 30-х гг. обвинения в подготовке покушения на Ленина предъявили только Бухарину, причём группа эсеров подтвердила их. Как писал «собиратель» чужих тайн Николаевский, разговоры о подобных вещах велись, но реальных планов ареста Ленина не было[282]. По мнению одного из наиболее добросовестных биографов Бухарина венгра М. Куна, левые коммунисты отвергли все подобные предложения с гневом[283]. Следовательно, о «шуточном» характере переговоров уже говорить сложно. Ю. Фельштинский, в частности, приходит к заключению, что убийство Мирбаха, а следовательно, и все события 7–8 июля 1918 года могли стать результатом деятельности радикалов не только в ПЛСРИ, но и левых большевиков.

Небезынтересным могут оказаться и ещё некоторые факты, приводимые М. Куном. Он, в частности, утверждает, что по дошедшим до нас сведениям Н. Бухарин в подавлении мятежа личного участия не принимал. Зато именно он со Свердловым проводили «фильтрацию» фракции левых эсеров на V съезде Советов, отсеивая «неблагонадёжных». Именно на основе списков, составленных Свердловым и Бухариным, латышские стрелки производили аресты в Большом театре. («Когда во время левоэсеровского мятежа разорвалась случайно обронённая в Большом театре бомба, товарищ Свердлов не повёл даже бровью, не поднялся со стула, – вспоминал некоторое время спустя Бухарин, – он продолжал вести собрание, будто ничего не случилось»)[284].

Кстати, столь активная опора большевиков в дни выступления эсеров именно на интернациональные части, прежде всего латышей, также вызывает много не совсем приятных для большевиков вопросов у некоторых из современных историков и публицистов. С другой стороны, не меньше вопросов вызывает и тот факт, что начало интервенции по времени как раз совпадает с началом правительственного кризиса. Не были ли резкие демарши части левых эсеров и высадка «союзников» на Севере скоординированными акциями?

Оценивая последствия третьего кризиса Советского правительства и особенно спровоцированного им мятежа левых эсеров на складывание советской системы, историки, как правило, бескомпромиссны. В последние время появилось мнение, что его результатом стало формирование в стране однопартийной большевистской диктатуры[285]. Вряд ли, однако, подобные подходы могут считаться оправданными. Революция – процесс всегда сложный и противоречивый. Одни и те же события в ходе её развития могут нести как ограничение свободы, так и вести к утверждению новых форм демократии. Нельзя забывать, что V съезд Советов вошел в историю не только «случайно» рвавшимися на нём бомбами, но и принятием на нём первой Российской Конституции. Она готовилась совместно с левыми эсерами. В неё вошли многие положения, предложенные этой партией. Самое главное, что Конституция 1918 года нигде не оговаривала, что новый революционный режим есть режим однопартийный. По сути, это была Конституция многопартийной советской демократии.

Отказавшись от сотрудничества с ПЛСРИ как с партией, большевики, тем не менее, продолжали сотрудничать с отдельными её представителями. Даже в рядах РККА продолжали сражаться отдельные левоэсеровские части. Так, левоэсеровская дружина принимала участие в подавление мятежа в Ярославле. Продолжали левые эсеры работать и в низовых Советах. Именно поэтому левых эсеров обвиняли в те дни не в попытке свержения Советской власти, а в терроризме. Таким образом, говорить, что именно тогда в Советской России восторжествовала однопартийная диктатура, не приходится.

Вместе с тем последствия третьего кризиса Советского правительства были для революционного режима наиболее тяжёлыми. Разрыв с эсерами серьёзно подорвал продовольственную и аграрную политику правительства. Именно ко времени борьбы вокруг Брестского мира относятся первые мероприятие по установлению продовольственной диктатуры[286]. В это же время намечаются существенные сдвиги в рабочей политике. Идеи левых коммунистов о рабочем контроле оказываются отброшенными. Сигналом изменения курса послужила речь Л. Троцкого 28 мая 1918 года, которая, по определению Р. Пайпса, имела «странный, совершенно фашистский заголовок»: «Труд, дисциплина и порядок спасут Советскую Социалистическую Республику». Он призывал рабочих к «самоограничению», к смирению перед фактами ограничения их свобод, возвращению управляющих из числа прежних «эксплуататоров» и т. п.[287] Представляется, что именно эти тенденции, а не лишение депутатских мандатов нескольких левых эсеров на V съезде Советов несли в себе наибольшую угрозу демократическим тенденциям Русской революции.

На историческом переломе

К лету 1918 года заканчивается процесс формирования Советов как государственных органов. Революционная власть получает свой законченный вид не только в центре, но и на местах. Длительный процесс перехода от прежней структуры земств и городов к Советам всех уровней получает законодательное закрепление. В ходе него «историческую апробацию» получили всевозможные промежуточные и коалиционные органы управления. Но они быстро проявили нежизненность[288]. В тех городах, на которые распространялась власть Москвы, господство Советов становится безоговорочным. Все другие типы государственных учреждений оттесняются на окраины бывшей Империи и становятся очагами сепаратизма. Принятие Конституции, таким образом, как бы подытожило целую эпоху в становлении Советской политической системы.

Как же сказались на этих процессах становления революционной государственности три кризиса Советского правительства? Были ли у них какие-либо общие причины, какова, наконец, их социальная природа? Все эти вопросы ждут своего решения. Подобно трем кризисам Временного правительства, три кризиса правительства Советского были проявлением нестабильности революционного режима. Каждый раз вопрос шёл о широте социальной опоры правительства. Первый кризис Советского правительства потребовал от большевиков пойти на компромисс. В силу это его ликвидация, как мы видели, привела к расширению социальной базы режима. Также было и в апреле – мае 1917 года. Но если июньский и июльский кризисы Временного правительства стали следствием его паралича, то второй и третий кризисы Советского правительства были вызваны прямо противоположной причиной. Советская власть укреплялась, и колеблющиеся её союзники отходили от революции[289].

Особенно этот вывод чётко просматривается на примере июльского 1917 года и мартовско-июльского 1918 года министерских кризисов. В обоих случаях противоборствующие стороны сделали вывод о стабилизации революции. Из этого следовала и ещё одна установка – о невозможности дальнейшего мирного сосуществования сторон. Но если в июле 1917 года для достижения победы Временное правительство вынуждено было искать поддержки своих «конкурентов» справа, а победа над левыми оказалась неполной, то третий кризис Советского правительства, наоборот, большевики ликвидировали с опорой только на свои силы. При этом самые влиятельные их противники были полностью повержены. Кремлёвский режим укрепился.

Второй и третий кризисы Советского правительства означали для большевиков не только важные сдвиги в лагере их сторонников. Они позволили провести перегруппировку сил. По сути, речь шла об определении тех социальных слоёв, на которые большевики могли рассчитывать при любом развитии событий. Сами же большевики постепенно переходят от положения партии «свергателей» к положению партии «государственного строительства». В отличие от мартовских либералов и социалистов, октябрьские коммунисты смогли отказаться (Ленин, Сталин, Рыков, Каменев)