Читать книгу "Король Треф - Борис Седов"

— Освободи его.

Она откинула одеяло и начала отстегивать пряжки на капроновых ремнях, а я, удивляясь тому, что мои руки и ноги почти потеряли чувствительность, сказал:

— Хрен ты сделаешь во мне дырку. Расскажи это своей бабушке. Если ты меня пристрелишь, твое начальство разорвет тебе жопу аж до самого затылка, потому что я нужен вам только живой. И ты останешься без вкусной косточки, на которую рассчитываешь. Не считай меня идиотом.

Он сузил глаза и, не переставая держать меня на мушке, сказал:

— Ну а самому-то что — все равно, жить или умереть?

— А ты попробуй жить так, как я, а потом скажешь, понравится тебе такая жизнь или нет, — парировал я и, поскольку Наташа закончила с ремнями, попытался встать.

Ноги подогнулись, меня повело в сторону, и я больно врезался головой в стену. Да, это не было похоже на простое похмелье. Что-то тут было не так.

Я оперся дрожащими руками о стену и с трудом выпрямился.

Меня качало, а в ушах свистел ветер.

Санек, насторожившись, продолжал целиться в меня.

Наконец в голове прояснилось, и, оттолкнувшись от стены, я встал прямо и глубоко вздохнул.

Посмотрев вниз, я увидел, что на мне были только большие цветастые трусы, которые я вчера купил в «Карштадте». Переведя взгляд на свою правую руку, я увидел на локтевом сгибе след от укола.

Понятно, подумал я, а Санек, который следил за каждым моим движением, усмехнулся и сказал:

— А ты как думал? Сам понимаешь, специфика работы.

Я ничего не сказал и медленно побрел в сторону ванной.

Войдя в нее, я машинально стал закрывать за собой дверь, но Санек неприятным резким голосом произнес:

— Дверь не закрывать.

Я пожал плечами и, спустив трусы, уселся на унитаз.

Наташа отвернулась и стала разглядывать висевшую на стене туристскую карту Гамбурга.

Сделав свои дела, я слил воду и, скинув трусы, полез в душ.

— Эй, ты куда, — задергался Санек, шагнув в сторону ванной.

— А пошел ты в жопу, — бросил я через плечо и задернул за собой занавеску.

Санек тут же отдернул ее и я, опять пожав плечами, начал мыться.

Ко мне возвращалась ясность мысли, и тело постепенно становилось послушным, как всегда. Санек торчал в проходе напротив открытой двери в ванную и держал пистолет стволом в мою сторону. Все-таки я его ущемил, подумал я, надо продолжать в том же духе. Пусть он потеряет уверенность, а там посмотрим. Может, что-нибудь и образуется.

Я вытерся одним из висевших на крючках полотенец и натянул трусы.

Когда я двинулся в сторону комнаты, Санек быстро отошел от двери и, указав пистолетом на одно из модных массивных кресел, изготовленных из хромированных труб и кожаных подушек, сказал:

— Одевайся.

На спинке кресла висели мои шмотки, а рядом стояли спортивные тапки, тоже купленные вчера в «Карштадте».

Я, не торопясь, оделся и сел в кресло, чтобы удобнее управиться с тапками. Завязав шнурки, я взялся за подлокотники, чтобы встать, но Санек наставил на меня «Люгер» и сказал:

— А вот этого не надо. Сиди где сидишь.

Я откинулся на спинку кресла и усмехнувшись, спросил его:

— Что, Санек, боишься меня? Не забыл еще, как я тогда в тайге наварил тебе по башке? Конечно, не забыл. А что боишься, так это правильно. Бойся меня, Санек, бойся, я ведь тебя при случае убью.

Я смотрел ему прямо в глаза и видел, что он начинает злиться. Давай, Санек, злись, может, и сделаешь какую-то ошибку, а уж я ей воспользуюсь. Не сомневайся.

Но, похоже, он не собирался делать ошибок.

Осторожно обойдя меня, он приставил «Люгер» к моему затылку и сказал Наташе, которая наблюдала за нашей дружеской беседой:

— Привяжи его к креслу.

Наташа, чуть замешкавшись, взяла с кровати ремни и стала привязывать к подлокотникам мои руки.

— Привязывай крепче, — сказал следивший за ее действиями Санек, — он парнишка резкий, от него всего можно ожидать.

Она сжала губы и старательно примотала мои предплечья к подлокотникам.

— Теперь ноги, — сказал Санек, продолжая прижимать холодный ствол к моему затылку.

Она встала перед креслом на колени, и я сразу же вспомнил, как в Душанбе, в гостиничном номере, она стояла в такой же позе, а я так же сидел в кресле. Только делала она совсем другое. Видимо, она тоже вспомнила об этом, потому что по ее губам скользнула почти незаметная улыбка. И видел ее только я, потому что Наташина голова была низко опущена. Наконец я был надежно привязан к креслу, и Санек, убрав пистолет от моего затылка, вышел на середину комнаты и небрежно бросил «Люгер» на кровать.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал он, — теперь можно и поговорить.

И, выдвинув второе кресло, уселся напротив меня. Но не близко, а метрах в двух. Точно — боится, подумал я. Это хорошо. Раскачивай его, Знахарь, раскачивай, пусть он потеряет равновесие.

— Оно, конечно, поговорить можно, — лениво сказал я, — но я привык завтракать после того, как принял душ. Так что подсуетись-ка ты, Санек, насчет кофейку. Ты и у Арцыбашева шестерил, так что тебе не впервой. А теперь поухаживай за мной. Я для тебя — человек нужный, ценный, так что давай, шевелись.

Он вскочил с кресла и, замахнувшись, выкрикнул:

— Да я тебя, козла… Я перебил его:

— А что ты мне сделаешь? Ударишь? Да ты и ударить-то по-настоящему не можешь, мозгляк, куда тебе! А вот за козла тебе придется ответить отдельно.

Всерьез назвать его мозгляком нельзя было никак. Нормальный крепкий парень. Против меня, конечно, слабоват, но не мозгляк. Однако я гнул свою линию, и, похоже, он начинал теряться.

Он успокоился и сел на место.

— Я связанных не бью, — гордо сказал он и, повернувшись к Наташе, распорядился: — Сделай ему кофе и что-нибудь еще.

Она пошла в кухню, а я, проводив ее демонстративно похотливым взглядом, спросил:

— Ну и как, дает она тебе или Отсос Петрович?

— Не твое дело, — ответил он, и я понял, что ничего ему тут не обломилось.

И хоть и была эта Наташа продажной шлюхой, и мне было наплевать, с кем она там кувыркается и у кого отсасывает, а все же шевельнулась во мне мужская гордость — вот оно как, я-то для нее поинтереснее буду, чем этот недоделанный особист.

— А насчет того, что ты связанных не бьешь, — продолжил я портить ему настроение, — так это только потому, что не научился еще. Вот послужишь еще, заработаешь звездочек побольше, жетонов ваших собачьих, на грудь — и научишься как миленький. И станешь ты такой же падлой, как твой Арцыбашев, которого Кемаль в Душанбе на моих глазах грохнул. Вот Арцыбашев — молодец, не то что ты. Ему что связанного ударить, что за бабу от пули спрятаться — как два пальца обоссать.