Читать книгу "Он и Я - Елена Тодорова"

Какое-то время продолжаю жевать свою любимую свинину со стручковой фасолью, но, стоит признать, аппетит пропал практически сразу после того, как Тарский покинул кухню.

— Что смотришь? — осторожно подбираюсь к нему пару минут спустя.

— Телевизор, — отзывается, не удостаивая взглядом.

— Ты на все вопросы отвечаешь обтекаемо? Тебя этому где-то учили? Где? Зачем?

Встаю перед экраном. Выбора не оставляю, Гордей вынужден смотреть на меня. Этим взглядом, как обычно, жизнь вокруг останавливает. Кажется, что она бьется лишь в нас двоих.

— Тебе скучно, Катенька?

— Мм-м… — ничего вразумительного ответить не получается.

— Значит, скучно.

— Вообще-то я хотела просто поговорить!

— Ну, давай поговорим.

Тарский ставит недопитое пиво на столик и поднимается с дивана, а я в растерянности пячусь назад, пока не прилипаю задницей к телевизору. Машинально выставляя руки, упираюсь ладонями в его обнаженный торс.

Обязательно ему постоянно ходить по дому без майки?

Натыкаюсь на выпуклую линию швов и вздрагиваю. Опуская взгляд, вижу, как пальцы дрожат на расстоянии жалких пары миллиметров. Боюсь причинить вред, касаюсь только потому, что отодвинуть руку некуда, а опустить вниз в тот момент не соображаю. Как раз из-за выразительного тремора кисти и дотрагиваюсь. Кончики пальцев при каждом неконтролируемом движении на этой красновато-рубцеватой линии некий тактильный сигнал отбивают.

Тарский… Его кожа покрывается мурашками. Вроде как ничего сверхъестественного для обычного человека, однако у Таира подобную реакцию удалось вызвать только однажды, когда обрабатывала ему рану на спине. Может, и сейчас… Мои прикосновения вызывают боль?

Едва эта догадка формируется в моем сознании, резко сгребаю пальцы в кулак.

— Больно? — спрашиваю и заторможенно следую взглядом вверх. Прочесываю торс, шею, подбородок, губы… Слышу свой шумный и прерывистый выдох. Машинально готовлюсь к столь же громкому вдоху. Получается не сразу. Сначала идут какие-то дерганые попытки, и лишь с третьей, напоровшись на глубокие и бушующие котлованы темно-темно-зеленых глаз, удается резко и стремительно захватить необходимую порцию кислорода.

Смотрю и жду какого-то ответа. Но Тарский молчит. Вместо этого берет мой кулак, разжимает трясущиеся пальцы и притискивает их обратно к своему животу. Подобное действие со стороны Гордея настолько неожиданно, насколько вероятен среди ночи рассвет. У меня вновь нет возможности дышать. Ощущаю лишь череду безумных скачков терморегуляции: то в холод, то в жар бросает. Эти реакции нереально скрыть. Он видит, как меня лихорадит. А я… Снова ловлю на его коже мурашки.

Вдох. Выдох. Вдох…

Это поистине завораживающе. Перебираю пальцами, ощущая, как подушечки колет иголками. Внутри каждого человека находится скрытый резервуар, на подъеме определенных эмоций с него срывает крышку, и тело затапливает бурная и горючая смесь. Она лишает равновесия, но вместе с тем как будто приподнимает над землей. Падать не страшно. Именно этого и хочется… Только сначала нужно набрать высоту. Взлететь, как можно выше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Гордей… Он ведь хочет, чтобы я его трогала… И я трогаю. За своими действиями и его реакцией наблюдаю. Периодически, словно дожимая сознание, обращаю взгляд к лицу.

— Как это произошло? Кто на тебя напал? Почему? Это сделали ножом? — кажется, нормально функционировать я способна, только пока говорю. — Кто зашивал? Сильно больно было? Твоей жизни угрожала опасность? Как тебе удалось в таком состоянии написать для меня записку? — заканчиваю отрывисто, потому как дыхание срывается.

— Совет на будущее, — его голос звучит очень хрипло, словно и он испытывает проблемы с самообладанием. — Больше шансов получить ответ на вопрос, если задавать по одному за раз.

Окей, постараюсь запомнить. И начну использовать прямо сейчас.

— Это правда?

— Что?

— То, что ты написал мне. Ты правда так думаешь?

Гордей вроде как хмыкает… Ну, знаете, такой звук, будто снисходительный смешок, и после него обычно следует улыбка? Только он не улыбается. Напротив, поджимает губы и сдвигает брови, будто мой вопрос заставляет крепко задуматься.

— Правда.

Хорошо, что я успела вдохнуть до того, как он ответил. Потому что после этого у меня снова случается сбой всех систем.

— Значит, считаешь меня самой красивой?

— Давай не будем играть словами. Я уже ответил.

— Хорошо… Хорошо! Поцелуй меня, — прошу, в который раз меняя направление.

Привставая на носочки, скольжу руками за шею. Придвигаясь максимально близко, ощущаю запах солода. Мне не мешает. Напротив, сильнее будоражит.

Тарский матерится. Выбрасывая руку, прихватывает мой подбородок. Жестко сжимая, как будто подтягивает меня еще выше. Выпяченные такими действиями губы оказываются на расстоянии нескольких миллиметров от его рта.

Замираю. Жду. Очень жду…

Гордей шумно выдыхает, опаляя мои губы. Склоняется, стирая остатки воздуха. Мажет по моему рту — мимолетно и быстро. Затем отстраняется и резко подхватывает на руки. На диван опускает непривычно медленно. Ложится сверху и целует… Только не в губы. Шею, ключицы… Прикрываю глаза. Дышу рывками. Дрожу, когда оттягивает ворот банного халата и прижимается губами к плечу. Скатывает ткань дальше, оголяет грудь и снова возвращается ртом к шее. Влажно и горячо втягивает кожу. То нежно, то требовательно и даже грубо — чередует напор ласк. Моментами больно, но именно эта боль поднимает сильнейшие волны трепета. Особенно когда жесткое всасывание сменяет мягкое касание языка.

Я вся сжимаюсь от удовольствия. Тянусь к Тарскому руками, но он сразу же их перехватывает. Притискивает к дивану, не позволяя дарить ответные ласки.

Раздвигая ноги, приподнимаю к нему бедра. Каменная эрекция сходу попадает куда нужно, заставляя нас обоих громко зашипеть. Я себя практически не слушаю, но мне так нравится этот выразительный звук из уст Тарского — дурею просто! Готова сделать все, что угодно, лишь бы усилить и участить сигналы его удовольствия. Трусь о его член промежностью, но Гордей и этому препятствует. Перебрасывая ноги, сдвигает мои бедра обратно и фиксирует их по сторонам своими коленями.