Читать книгу "Американская мечта - Норман Мейлер"

– Вам велели отпустить меня еще прошлой ночью?

– Скажем так: намекнули. Но я в любом случае собирался вас отпустить

– мне было бы интересно понаблюдать за вами на воле.

– И вы ожидали, что сегодня на вас еще поднажмут?

– Многое я бы отдал, Роджек, чтобы понять, насколько вы в курсе дела.

– Почти совершенно не в курсе.

– Вот оно как.

– И вы полагали, что если получите мое признание, то сможете противостоять этому нажиму?

Никогда еще он не был так похож на полицейского. Настырность его короткого прямого носа сочеталась с циничной усмешкой в углах губ. Честность, цинизм и алчность играли в его глазах тремя различными цветами.

– Никогда не знаешь наверняка, – сказал он. – Может, мы смогли бы выдержать нажим, а может, упекли бы вас за что-нибудь другое. Но признание, несомненно, представляло бы интерес. – Он улыбнулся ледяной улыбкой бейсбольного менеджера, потерявшего талантливого игрока, которого он мог бы тренировать дальше или послать на стажировку в низшую лигу. – Не ломайте себе голову над нашей политикой. Мы можем протолковать об этом целую ночь, и вы все равно ничего не поймете.

– Но я бы с удовольствием послушал.

– Что вам нужно. Выиграть по лотерейному билету? Пошли в пивную.

Я улыбнулся.

– К сожалению, я сейчас занят. – Я встал. – Приятно было познакомиться с вами, Робертс.

Он ухмыльнулся в ответ.

– Если бы вы не были такой шишкой, Робертс, я посоветовал бы вам не задирать нос, – сказал я.

– А я не шишка.

На его лице появилось выражение озабоченности, как будто он не был уверен, стоит ли задавать следующий вопрос.

– Послушайте-ка, – сказал он, когда я уже подходил к двери, – если вы ответите мне на один вопрос, я вам, пожалуй, тоже кое-что расскажу.

– Давайте послушаем ваш вопрос.

– Роджек, вы из ЦРУ?

– Я не имею права распространяться о таких делах.

– Ладно, получайте даром. Да, может, вы это уже знаете. Мы задержали Эдди Гануччи. В любом случае понимали, что ненадолго. На нас оказали очень сильное давление, чтобы мы его отпустили. И у меня создалось впечатление, что оно исходило из того же источника, что и в вашем случае.

– Вы абсолютно убеждены в этом?

– Нет. Когда оказывают давление, представляться не принято.

– А вы ведь не глупы, а, Робертс?

– Когда-то я был недурным агентом ФБР. – Он похлопал меня по плечу.

– Полный вперед!

На улице было уже холодно. Я прошел мимо одного бара, потом мимо другого. Я не знал, праздновать ли мне победу или поскорее найти какое-нибудь укрытие. На углу я вошел в телефон-автомат и позвонил в службу ответа. Они связались с секретарем мистера Келли и сообщили, что он примет меня в полночь.

– Перезвоните туда, Глория, и скажите, что я постараюсь прийти.

– Я не уверена, что мы обязаны заниматься такими делами регулярно.

– Глория, сделайте одолжение, только сегодня.

В такси все нахлынуло на меня разом, волна за волною, опасные волны. Ветер усиливался. Каждый раз, когда я закрывал в машине окно, воздух становился душным, словно в нем был какой-то дурной выхлоп. Но стоило открыть его, как с силой врывался ветер, и звучал он протяжно и хрипло, как ветер над морем, раздирающий воду и вырывающий с корнем траву. В небесах сегодня вечером шла какая-то ломка: выла сирена, внимание было включено, я почти явственно чувствовал гнилостный запах сворачивающейся крови в каждом порыве ветра. И я откинулся на спинку сиденья, почувствовав нечто вроде тошноты, потому что некая тайна вертелась вокруг меня, и я не знал, является ли она конкретной тайной, имеющей вполне конкретное решение, или же она лишь плод куда больших тайн, чего-то столь же необъяснимого, как самая сердцевина тучи, или быть может, то была тайна еще более ужасная, нечто промежуточное, с ничейной земли, куда не пошлешь разведку и откуда не возвращается ничто, кроме опустошения. И я почувствовал ненависть к этой тайне, на мгновение мне захотелось очутиться в камере, моя жизнь прогорела насквозь до самого остова своей вполне оправданной защиты. Мне не хотелось сегодня встречаться с Барнеем Освальдом Келли, и все же я знал, что должен выполнить и эту часть сделки, заключенной мною рано утром. Мне не позволят ускользнуть от этой тайны. Я готов был начать молиться, и чуть было не начал, ибо что же такое молитва как не просьба не разглашать тайну. «О, Господи, – хотелось мне воскликнуть, – дозволь мне любить эту женщину, стать отцом, попытаться стать хорошим человеком и заняться честным трудом. Да, Господи, – чуть было не произнес я, – дозволь мне не возвращаться вновь и вновь в часовню луны». Но как солдат, коротающий шесть свободных часов в кабаке, я знал, что обязан вернуться. Я не убежал от призыва траншей, я слышал голос Деборы из скверны, из горящей резины, голос дикого кабана, проникавший в меня на ветру, на этом нестерпимом ветру, – с какой вершины он сорвался? – и затем машина свернула на улицу, где была квартирка Шерри, и с бьющимся сердцем я взлетел по всем этим грязным, воняющим поражением этажам и постучал к ней – и, не услышав ответа, мгновенно понял, что сильнее того страха, который я только что испытывал, был другой страх: что ее может не быть дома. Затем я услышал ее шаги, дверь распахнулась, мы обнялись.

– Ах, милый, – сказала она, – что-то сегодня вечером не так.

Мы вновь обнялись и подошли к постели. Мы сели рядышком и прикоснулись друг к другу кончиками пальцев. Это был первый приятный момент с тех пор, как я вышел от нее сегодня днем. Облегчение овладевало мной, как победный сон триумфатором.

– Хочешь выпить? – спросила она.

– Чуть погодя.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя.

За это время она отдохнула. Усталость сошла с ее лица, и она казалась семнадцатилетней.

– Была небось первой красоткой в школе? – спросил я.

– Да нет, я очень смешно выглядела.

– Даже в выпускном классе?

– Вот уж нет. Капитан футбольной команды потратил целый год на то, чтобы я сменила свою фамилию на его.

– Но ты устояла?

– Не-а, не устояла.

И вдруг, поглядев друг на друга, мы оба расхохотались.

– Как это никто до сих пор не съел тебя живьем? – спросил я.

– Ох, мистер, они старались, еще как старались.

И она поцеловала меня примерно таким же поцелуем, как прошлой ночью в баре, но в нем уже не было привкуса железа, или было гораздо меньше, и я почувствовал запах жимолости, который вдыхал той жаркой июньской ночью, много лет назад на заднем сиденье автомобиля.

– Пошли, – сказал я. – Вернемся к тому, на чем мы остановились.