Читать книгу "Лик Черной Пальмиры - Владимир Васильев"

— Вчера, — сказал он, — я взглянул с высоты на ночной Киев. Тут, конечно, не восемнадцатый этаж, а всего лишь девятый, но и отсюда кое-что видно. И вот что я заметил, коллеги. Киев виден как сумма различных аур, разнородных и непохожих друг на друга; в этом море, светящемся будто радужные островки, — ауры Иных. Так и должно быть, если задуматься. А Питер светил ровно, будто гигантский монохромный фонарь.

— Молодец, обратил внимание, — похвалил Лайк. — Выводы?

— Либо у всех до единого питерцев сходная — да что там сходная просто одинаковая! — аура, либо мы видели не ауру людей и Иных, а нечто… другое. И у меня есть одна, надо сказать, довольно рискованная аналогия.

— Например? — Лайк слушал с живейшим интересом.

— Например, если отвлечься от глобальности масштаба, примерно так же выглядит аура недавно инициированного Иного, который еще не определился со своим отношением к миру.

— Либо наоборот, вполне определился и выражает свои эмоции с первобытной прямотой, — добавил Лайк. — Арик, ты однозначно засиделся в провинции! Насчет перевода в Киев ты уже слышал. А вы, кстати, еще нет, так что сообщаю. — Лайк глянул на Ираклия и Шведа. — И еще: тебя, Швед, можно наконец-то поздравить с повышением. С сегодняшнего дня ты — глава причерноморского Дневного Дозора. На этот раз не отвертишься!

— Погоди. — Швед нетерпеливо замахал ладонью перед лицом. — Давай-ка сначала с Питером разберемся!

— Давай, — усмехнулся Лайк. — Вот, к примеру, ты на этот счет можешь внятно высказаться?

— Я — нет, — поспешно выпалил Швед.

— Ай-ай-ай. — Лайк укоризненно покачал головой. — Мелко играешь, Швед. Не надо изображать тупого, от нового кресла это тебя все равно не убережет. Давай выдвигай гипотезы! Чья это может быть аура?

Швед послушно наморщил лоб, но ни к чему в итоге не пришел.

— Понятия не имею! Нечто расположенное под Питером? Какой-нибудь особо могущественный артефакт всплывает? Или очнулся какой-нибудь величайший маг древности?

— Мелко! Примитивно! Ты Конан Дойля читал? «Записки о Шерлоке Холмсе»? Вспомни принцип великого сыщика — отбрось все действительно невозможное, а то, что останется, — и будет истиной, как бы неправдоподобно она ни выглядела!

— Откуда мне знать, что возможно, а что невозможно? — мрачно переспросил Швед. — Тридцать лет назад я считал невозможной магию.

— Погоди, погоди, — вмешался Ираклий, снова начиная часто моргать. — Ты хочешь сказать, что белый фон это…

— Да! Именно! — с жаром подтвердил Лайк. — Пацаны не помнят старых времен, они родились в белом фоне городов и попросту не замечают его!

— Вот чего мне не хватало в Питере, — пробормотал Ираклий, озарившись. — А раньше фон был, я помню!

— Ы-ы-ы!!! — жалобно взвыл Швед. — Не понимаю! Ы-ы-ы!

— Объясни им, — попросил Лайк, закуривая. Ираклий любую речь часто произносил как тост. Вот и сейчас он даже приосанился, прежде чем открыть рот.

— В чем разница между городом и деревней? — вопросил он с невольными интонациями лектора-агитатора времен московской Олимпиады. — В размере? Верно! В том, что город и деревню населяют разные люди? Тоже верно! Но это разница с точки зрения простых людей. А с точки зрения Иных — в чем разница? Не знаете? Я вам скажу! Вот в нем, в белом фоне, разница! Как потенциальные Иные излучают до инициации чистую и незамутненную ауру, так и, разросшись до определенного размера, всякий уважающий себя город обзаводится белым фоном. Как теперь можно предположить — специфической аурой города.

— Красиво говоришь, вах! — одобрил Лайк. — И про уважающий себя город тоже правильно ввернул. А если вкратце, то раньше человеческие поселения не имели никакого фона. Но когда европейские города доросли примерно до миллиона жителей, самые крупные из них и впрямь перестали быть нейтральными в эмоционально-энергетическом плане. Собственно, официально и по сегодняшний день природа белого фона считается невыясненной. Но мне кажется, что именно мы наткнулись на разгадку.

Швед даже не пытался скрывать жгучее любопытство. Вот за это неукротимое любопытство, за эту неистребимую тягу к неизведанному Лайк и ценил в общем-то еще довольно слабенького и заурядного провинциального мага, прекрасно сознавая, что слабость Шведа проистекает во многом от лени. Истинные способности николаевца простирались много дальше тривиального второго уровня силы. Нужно было просто их развить и отточить.

— Питер изменил фон? — допытывался Швед. — С белого на какой?

— На черный, — коротко уточнил Лайк. — На красно-черный.

— Но как? Что именно к этому привело?

— Вот этим, дорогие мои соратники, мы в ближайшее время и займемся, — сообщил Лайк с некоторой хитрецой в голосе. — Проблемой трансформации белого фона.

— Получается, — задумчиво пробормотал Швед, — что Иные бывают не только среди людей, но и среди городов?

Секунд пять было очень тихо, только надрывное дребезжание трамвая доносилось снизу, от универмага, да плотной завесой оттенял тишину шум оживленного проспекта.

— Тьма! — выдохнул Лайк. — Какая точная и безукоризненная формулировка того, что я еще только обдумывал! Именно — Иной Как Иные пользуются людьми в собственных целях, так город-Иной пользуется Иными-людьми в своих! Он создает Черных! Он меняет их силу! Он управляет нами, обычными Иными! Тьма! Тьма, Тьма и Тьма!

— Ты говоришь так, будто город — это живое существо! — усомнился Швед, немного испуганный собственной догадливостью.

— Да при чем тут живое не живое… Человек или Иной, если разобраться, это сумма информации на некоем субстрате. Разве город — не то же самое? Вы никогда не ощущали волю городов, их настроение, их душу? Елки-палки, только теперь все наконец становится на свои места!

— Получается, — выдавил до сих пор угрюмо молчавший Арик, — Тамара ослабла потому, что уехала из Питера? Лишилась его влияния?

— Очень может быть. — Лайк заозирался в поисках пепельницы и за неимением таковой стряхнул сгоревший табачный прах прямо в мойку. — Очень. По крайней мере другие объяснения кажутся мне куда менее правдоподобными. Буди ее, Арик. Поедем на Владимирскую гору.

После промозглой питерской сырости киевское солнце казалось ослепительно ярким. Очутиться снова в ласковом лете было приятно до умопомрачения, до болезненной ломоты в кончиках пальцев. Вдалеке и внизу плескался Днепр, неся неторопливые воды на еще более жаркие юга; еще недавно оравшие в тысячи голосов воробьи присмирели и поутихли; и только листва, неистово зеленая, потихоньку колыхалась в такт ветерку. Казалось, что ветер — это дыхание Города.

В свете последних событий трудно было думать о нем иначе как о существе, наделенном сознанием и волей. Вряд ли живом в традиционном смысле, но уж точно одушевленном.

Они сидели на склоне, под беседкой, прислушиваясь к себе и к Городу. Лайк, Швед, Арик и все еще сонная Тамара.