Читать книгу "Хризантема императрицы - Екатерина Лесина"

За два дня количество баночек выросло втрое. Дашка, преодолевая брезгливость, выуживала их из мусорного ведра и складывала в нижний ящик шкафа. Тот стоял в Милочкиной комнате, но поскольку ящик был без ручки, Милочка в жизни не стал бы возиться, открывая его гвоздем.

Впрочем, ручка у Даши тоже имелась. Она приделает ее позже.

Спустя недели две по дому пронесся слух, который менялся от квартиры к квартире, обрастая все новыми и новыми подробностями. И если факты поначалу были хоть более-менее достоверными, то уже к вечеру они извратились, в совокупности своей создавая историю жуткую и завораживающую.

Милослав Скужацкий убил мачеху.

– А от завсегда гаденышем был, – гневно бряцала кастрюлями Клавка, и молоко на плите вскипало желтоватой пенкой. – От Дашка – хорошая девка, жалостливая. За мачехой-то вона сколько лет глядела, хотя ж никто и не обязывал. И дальше б глядела, только ж этот ирод приперся. Ну да, приняла и приписала, так сестра ж, и жалостливая, говорю...

– Ну да, добрая девочка, не то что родственники ее, – шептала Манька, отводя глаза. И стыдно ей было, что зятя выгнала, и страшно – а ну когда б он ее потравить вздумал? Из мести? И еще не по себе слегка – что остальные скажут? – Добрая и вежливая всегда была. И да, давно переехала жить, годиков пять как. Чего-то у них там с братухой не заладилось, та-то фифа, известно, а Дашка – скромненькая, тихенькая... ох, а когда б и ее...

– Милослав? Отравить? – Серж был хмур и зол, но больше оттого, что выходка эта предвещала неприятности, чем от беспокойства за брата. – Помилуйте, у него мозгов на сложный план не хватит. Что он ей подсунул? Крысиный яд? В банке от боярышника? Тогда, пожалуй, нет. Вы не поймите превратно, я не думаю, что мой брат способен на преступление, но говорите нашли два десятка аналогичных баночек? Он выпивает, да, об этом я знал, пытался воздействовать, но увы... И пакет с ядом? А откуда он... ах дворником работал, выдавали для борьбы с грызунами. Ну простите, я вряд ли чем могу помочь. Дарья? Она точно ни при чем, моя сестра не глупа, если бы она и вздумала травить Анжелу, то сделала бы это иначе. Она же у нас медик, с ядами работает. Нет, нет, я точно не знаю. Подайте запрос – вам ответят. Извините, помог, чем сумел.

И только Милочка все отрицал, клялся, что не виноват, что в жизни не стал бы, а разговоры его про квартиру – глупость и вообще с пьяных глаз, а кому по пьяни-то верить можно? И яд он не знает откуда, и банки эти... Но его слова ничего не изменили. Был суд, был приговор, на удивление мягкий – Серж не кинул брата, – и долгие годы Дашкиного спокойствия.

Наконец, она могла заняться наукой.

* * *

Звонок в дверь раздался в четверть первого, когда Дашка, отложив расчеты, которые все равно не ладились, решила отправиться спать.

– Привет. Можно поговорить? – На пороге стоял Серж. Дашка кивнула. Она не ощущала ни смятения, ни растерянности, ни даже удивления, более того, она ждала этого визита сразу после суда, но прошел месяц, другой, третий...

– Здесь все по-прежнему, – сказал он, оглядываясь.

Ну да, а чего он ждал? Перемен в одночасье? Это он изменился, постарел, обрюзг, раздался в талии и оттого казался уже в плечах. Три подбородка спереди, три складки под затылком сзади, выпяченная губа, и ранние залысины.

– На кухню проходи, – велела Дашка. Смутилась вдруг – она уже давно не разговаривала с ним. Случайные встречи в подъезде. Вежливые вопросы. Вежливые ответы. Неискреннее приглашение зайти в гости и привычная отговорка про занятость. – Чай будешь?

– Спасибо, нет. Поздно, и не засну потом.

– Ну как знаешь. – Убрав блокнот – вот он, оказывается, где – и отогнав несвоевременную мысль о том, что при расчете следовало обращать внимание не только на количество сокращений и интенсивность, но и на ритмичность, Дашка села на табурет.

– Дарья, мне кажется, что мы должны серьезно поговорить. То, что случилось с Милославом, закономерно, но... нелогично. И да, это я помог ему, воспользовался кой-какими старыми связями. И сделал это отнюдь не потому, что так уж люблю родственника.

И снова нет страха, а надо бы, ведь Серж не просто пришел сказать, это он бы сделал раньше. Нет, ему нужно что-то. И Даша догадывалась, что именно.

– Я тебя понимаю. Нет, действительно понимаю, ведь тебе пришлось тяжело, – ногтем большого пальца он скреб обручальное кольцо, точно желая счистить одному ему видимую грязь. – Я был неправ, когда взвалил на тебя то, что должен был делать сам. И эти сокровища...

Первая иголочка страха, лед возле сердца – ни вдохнуть, ни выдохнуть, малейшее движение, и она прорвет тонкую сумку перикарда и воткнется в мышцу.

А скажут – сердечный приступ.

– Их на самом деле уже не существует, – печально добавил Серж, глядя поверх очков. Нет, не обманешь, он ведь не верит, что их не существует, он просто пытается понять – удалось ли найти.

– Да, я уверен, что мамины драгоценности потеряны навсегда. Она их продала или отдала, или вообще потеряла... что ждать от сумасшедшей?

Снова пауза и еще один взгляд.

– Но ты потратила на поиски несколько лет жизни, поссорилась со мной, обрекла себя на существование в одной квартире с безумицей, но когда к ней добавился буйный алкоголик – не выдержала. Нет, Даша, не бойся, я не буду тебе вредить. Я поэтому пришел.

И вовсе не поэтому, а потому, что ее решение подтолкнуло и его.

В пятой квартире часто ссорятся, об этом говорят шепотом, осторожно, но говорят.

Взглядом ли она себя выдала, неловким движением или равнодушием, за которым тщательно прятала остатки эмоций, но Серж вдруг подался назад, ударившись о холодильник, выругался так, что Дашка покраснела, и совсем другим голосом сказал:

– Только не отрицай, что ты к этому руку не приложила? Дашка, я тебя знаю... а еще знаю, чем вы там занимаетесь. Новое лекарство, верно? Для сердца... Дашка, ты должна мне помочь!

И Дашка помогла. Спустя месяц Серж стал вдовцом, а во второй квартире сделали ремонт.

– Горе сближает, – решили соседи, глядя на разом потеплевшие отношения брата и сестры.

И это было правдой.

Леночка

Свет погас, когда Леночка принимала душ. Она как раз смыла пену, вышла из кабинки и, укутавшись в огромное, мягкое полотенце, принялась разглядывать себя в зеркале. Раскрасневшаяся, она казалась себе обыкновенной, простоватой и чем-то напоминающей бодрых девиц, которых рисуют на пачках с молоком. Мокрые волосы завивались мелким бесом, на бровях блестела вода, щеки алели здоровым румянцем, и на шее, и на плечах проступали веснушки.