Читать книгу "Перстень альвов. Пробуждение валькирии - Елизавета Дворецкая"

Заняв Сприкдален, Вигмар велел готовить погребения. Работа – отбор своих мертвецов, поиск разбросанного оружия, заготовка дров, сожжение и насыпка кургана, отняла целый день. Прах Хлодвига тоже перенесли сюда и захоронили со всеми. На вершину вкатили большой камень, а Вальгейр немного дрожащим от волнения голосом произнес «хвалебную песнь Хлодвигу» – первый в его жизни законченный стих:

В поле пал со славой

блеска лезвий ясень,

принял Конунг Ратей

Фрейра стрел в палаты.

Ветку ворог брони

срезал с древа рода,

но вовек не вянет

свежесть вечной славы.[7]

Стих получился не из самых складных, и Вальгейр смущался, произнося его вслух: вот еще, скажут, скальд нашелся! Но это было последнее, что он мог сделать для брата. А если даже ради брата боги не помогут ему, то нечего и пытаться. Вальгейр отнесся к первому широко оглашенному стиху серьезно, слишком серьезно, как ко всему, что делается впервые и с горячим желанием. Никто не ухмылялся, и ему стало легче. Пусть этот стих не само совершенство, но главное – он заговорил. И тот еще неясный, но яркий и трепетно-живой мир образов и строчек, который он носил в себе, наконец-то нашел путь наружу.

Южане тоже не теряли времени даром. Когда Бергвид впервые услышал, что Вигмар вернулся, он поначалу обрадовался: не придется долго искать. Но одна за другой к нему приходили новости: Вигмар оживил мертвых… Вигмар наделал новых воинов из камней и деревьев… Вигмар вызвал полчища троллей… Грюла дала ему дружину огненных великанов… Всякий по-иному объяснял, откуда у северного вождя взялась дружина вдвое больше той, что вчера утром вступала в битву, но в ее существование приходилось верить: ее видели слишком много людей.

Раздраженный дурацкими слухами, Бергвид послал Асгрима Барсука разузнать правду. И тот принес правду, которая показалась Бергвиду хуже самой бессовестной лжи: это не мертвецы и не тролли, это слэтты Хельги ярла.

– У него четыре или пять сотен человек, я не стал считать, – мрачно докладывал Асгрим. – А может, и больше, там в лесу не разберешь. Все равно больше, чем у нас тут.

– Но с чего ты взял, что это Хельги? – гневно допрашивал Бергвид, которому очень не хотелось, чтобы это было так.

– Я видел самого Хельги ярла.

– Что ты врешь! Ты его не знаешь!

– Я видел его тогда, в море. И его трудно с кем-то спутать.

– Но откуда он мог взяться, тупая твоя голова! Вчера же его не было!

– Ты слишком много от меня хочешь, конунг. Но сейчас он здесь, это так же верно, как я сам стою перед тобой.

Побледневшее лицо конунга кривилось от бессильной ярости: он охотно зарубил бы Асгрима на этом самом месте, если бы таким путем можно было прекратить существование и Хельги ярла тоже.

– Если это он… Если… Он пришел за своей смертью! – тяжело дыша, бросил Бергвид. – Здесь не восточное побережье! Здесь ему не поможет Восточный Ворон! И здесь он мне ответит за прежнее!

Хирдманы и хёльды переглядывались, лица у всех вытянулись. Достаточно хорошо зная конунга, никто не предлагал ему отступить, проще говоря, спасаться от превосходящего по силе противника. После битвы Бергвид располагал всего четырьмя сотнями человек. Против полутысячи слэттов да трех сотен у Вигмара!

И войско Бергвида стало таять на глазах. Не прощаясь, то один хёльд, то другой собирал свою дружину и уходил. Первыми двинулись люди с побережья, вдруг вспомнившие, что в их отсутствие на беззащитные усадьбы могут нагрянуть фьялли. Бергвид пришел в ярость, но не мог остановить людей, рассеянных по всем дворам вокруг усадьбы. Войско растекалось, как вода из сети.

– Едем на юг, конунг! – молил Бергвида Марберг сын Донберга, остававшийся с ним дольше всех. – Хотя бы до Конунгагорда! Там можно укрепиться!

Только что потерявший отца, утомленный битвой и хлопотами, свалившимися на него, двадцатилетний парень впал в отчаяние, видя, что теряет и людей, и конунга, и землю, и голову, пожалуй. После гибели Донберга ему поневоле пришлось считать хёвдингом Фрейреслага себя, а он был совершенно к этому не готов.

– Я не отступлю ни шагу! – злобно обрывал его Бергвид. – И трусов мне здесь не нужно! Если боишься, проваливай домой к матери! Спрячься за подолами рабынь, там тебя не найдут! А я не отступаю! И слушать не хочу таких подлых советов!

– На озере можно еще выставить войско, – поддержал Марберга мрачный Асгрим Барсук. – Перед воротами своего дома у всякого прибывает храбрости. Нет смысла, конунг, гибнуть здесь и оставлять твоих врагов смеяться.

Пока вожди спорили, южане еще быстрее, видя их раздор, разбегались по домам. Кончилось тем, что сбежал и Марберг: он испытывал стыд оттого, что покидает конунга и родича перед лицом такой опасности, но оставаться означало наверняка погибнуть, а он не хотел, чтобы его мать лишилась разом и мужа, и сына.

К сумеркам и сам Бергвид, в сопровождении своей дружины, поехал к Конунгагорду, а после наступления темноты в усадьбу Пологое Пастбище вступило войско Вигмара и слэттов. Угли очагов, у которых грелись их враги, еще не остыли; как сказал Скельвир Медвежий Дух, это и называется «идти по горячим следам».

* * *

Солнце едва поднималось, над озером парило облако тумана, когда войско вновь выступило на юг. Часть усадеб, мимо которых они проходили, была брошена, в некоторых оставались хозяева. При виде войска они выходили к воротам, держа в руках чаши с пивом в знак своего мирного настроя, и говорили: дескать, мы ничего, можно и Железному Кольцу дань платить, если нас не будут обижать и не запросят сверх разумного. У нас тут, мол, золотых ручьев-то нету…

Конунгагорд, древняя родовая усадьба квиттинских конунгов, лежала на середине восточного берега озера, возле святилища Хэстирнэс. К полудню войско одолело половину пути, и все надеялись хотя бы увидеть ее еще сегодня. Из всех вождей здесь раньше бывал только Вильбранд хёвдинг, и теперь он рассказывал, подогревая нетерпение остальных: сперва будет усадьба Большой Пригорок, а потом и сам Конунгагорд; там четыре больших дома старинной постройки, с каменными стенами и высокими скатами крыш, обнесенные каменной же стеной в два человеческих роста высотой.

Длинным строем по несколько человек в ряд войско двигалось по узкой прибрежной тропе, а с другой стороны тропы тянулся негустой березняк – желтый, полуоблетевший. Между тонкими белыми стволами было видно далеко, но всадника, неожиданно вынырнувшего на тропу в нескольких шагах от головы дружинного строя, никто не успел заметить. Вместо лошади всадник сидел на олене, и слэтты, мигом узнав матушку Блосу, засмеялись.

– И ты пошла в поход, мать троллей! – весело кричали они. – Видно, хочешь тоже совершить славные подвиги!