Читать книгу "Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - Арман Николи"

Но нельзя сказать, что он не испытывал желания. «Я пережил яростную и победоносную атаку плотского искушения», – пишет Льюис в автобиографии, подробно вспоминая о пробуждении своего сексуального желания в четырнадцать лет. Ранее он узнал «от другого мальчика простые факты о размножении человека». Но тогда «я был слишком молод, чтобы чувствовать что-либо иное, кроме научного интереса» к услышанному. Льюис впервые ощутил желание, наблюдая за движениями прекрасной учительницы в комнате для занятий танцем. «Она была первой женщиной, на которую я смотрел с вожделением… эти жесты, тон голоса, я был сражен». Он понимал, что его чувства к молодой женщине вовсе не были «романтической страстью». «Глядя на танцующую учительницу, я испытывал чистое желание, прозу, а не поэзию плоти»[330]. Льюис пытался контролировать свои сексуальные фантазии, куда входили, среди прочего, садомазохизм, самоудовлетворение и позднее сильное чувство вины. Эта борьба продолжалась до его обращения, после чего, впервые в жизни, он обрел контроль над этими влечениями.

В шестнадцать Льюис безумно влюбился в юную бельгийку, чьей семье пришлось эвакуироваться в Англию в дни Первой мировой войны. Льюис писал Гривсу: «Думаю, никогда я не чувствовал себя настолько оживленным; она до невозможности славная». Пару недель спустя он подробнее описывает их отношения и в заключение говорит: «В любом случае, сейчас это невозможно; они с матерью уехали на неделю в Бирмингем, повидать земляков. Но ты, наверное, уже устал от моих “любовных похождений”»[331]. Эти «похождения», однако, как и у Фрейда с Гизеллой Флюсс, существовали лишь в фантазии.

Шестнадцать лет спустя он снова писал Гривсу, обсуждая с ним издание тех юношеских писем. Льюис предложил скрыть некоторые из них, где обсуждалась мастурбация, которую они называли «это», и «любовные похождения» с бельгийской девушкой. «Я хочу скрыть все письма, где речь идет о моем надуманном романе с бельгийкой»[332]. Льюиса смущало это безумие, и он подумывал, не наказать ли себя таким образом: «…напечатать их [письма], пусть потомки читают». А затем он добавил: «Надеюсь, в этом нет настоящей необходимости, коль скоро речь идет о грехе столь давнишнем, от которого я полностью освободился»[333].

Льюис утверждал, что подростком не испытывал вины из-за сексуальных мыслей и самоудовлетворения. «И тут я должен также сказать о чувстве вины, оно было почти незнакомо мне в то время. Мне пришлось учиться сдерживать себя так же долго, как другие учатся себя раскрепощать»[334]. В восемнадцать Льюис поступил в Оксфордский университет. Если он и налагал ограничения на свою сексуальную жизнь, это не имело никакого отношения к совести. «Когда я впервые попал в университет, – писал он позднее, вспоминая годы учебы, – нравственное сознание у меня практически отсутствовало»[335]. Во время своей службы в армии Льюис писал Гривсу, что не тратит денег «на проституток, рестораны и портных, как делают язычники. Тебя удивит и, думаю, немало позабавит один факт: сейчас я стал почти монахом в отношении похоти плоти»[336]. Он также открыто говорит о воздержании от подобного рода развлечений независимо от нравственности или духовности. Несколько недель спустя он писал: «Я не верю ни в какого Бога, а особенно в такого, который накажет меня за похоть плоти»[337]. Что же заставляло Льюиса избегать «похоти плоти» в те времена? Он боялся заболеть физически или эмоционально. То письмо было написано в 1918 году, когда работы Фрейда уже стали хорошо известны. Джордж Сэйер, знавший Льюиса много лет, писал в его биографии: «Некоторые доктора утверждали, что это [мастурбация] может повлечь за собой умопомешательство, а также различные телесные недуги. Эта привычка причиняла ему больше страданий, чем что-либо еще»[338].

О сексуальной жизни Льюиса до обращения мало известно, мы знаем, что его сексуальный аппетит был велик, и он не чувствовал нравственных преград в его удовлетворении. До перемены своих взглядов он восхищался некоторыми людьми, которые были на голову выше окружающих в нравственном отношении, и стремился подражать им. У него ничего не получалось – особенно, как он признавался, в отношении «похоти и гнева». Льюис явно не умел держать себя в руках. Когда он впервые начал серьезно анализировать свою жизнь, то увидел «зверинец похоти», это и «вызвало отвращение». Он чувствовал, что без поддержки извне неспособен управлять своими импульсами.

Льюис, став оксфордским преподавателем, обладал приятной внешностью, красивым голосом, живым умом и был невероятно популярным лектором. Но при этом ему удалось обойтись без любовных историй – хотя в те времена снисходительно относились к романам преподавателей со студентками. Одно его письмо к отцу показывает, что он использовал определенные защитные механизмы, чтобы оградить себя от привлекательных учениц. Хотя это не всегда помогало. Близкий друг и биограф Льюиса рассказывает, как тот отказался преподавать одной студентке, ибо та была настолько прекрасной, что «в ее присутствии он терял дар речи».

Один биограф говорил, что Льюис часто запирался в своей комнате, когда колледж посещали женщины. Сам Льюис опровергал этот факт. Нам доподлинно известно, что он избегал романтических отношений. По его признанию, он боялся быть брошенным, – этот страх, знакомый каждому ребенку, развился у Льюиса после смерти матери и, возможно, сыграл свою роль в его отношениях с женщинами.

Люди, знавшие Льюиса до и после обращения, заметили, как он изменился. Один его приятель со времен подготовительных курсов помнил Льюиса как «милого воинствующего атеиста, всегда готового сквернословить». Но, встретив его через много лет, отметил, что у того «полностью изменился характер». Его товарищ был потрясен, когда узнал, что Льюис – автор «Писем Баламута».

И вот Льюис наконец влюбился. Он мог во всей полноте выражать свою сексуальность, о силе, страстности и драматизме его любви должен был узнать весь мир. Ей были посвящены спектакли, идущие в Лондоне и на Бродвее, несколько книг, многосерийные телефильмы и один художественный фильм, повествующие об этом необычном романе, исполненном любви, радости и скорби.

Как же это случилось, несмотря на все внутренние преграды со стороны Льюиса? Американка еврейского происхождения Джой Дэвидмен читала книги Льюиса, когда была еще атеисткой, и с их помощью, как и он сам, пережила изменение мировоззрения.