Читать книгу "Одна среди людей - Анна Сахновская"

Осознание полной потерянности в пространстве, что впервые со мной произошло за более чем четыреста лет жизни, напугало. Осталось всего две папиросы, а ведь скоро мне опять захочется курить. Денег было совсем чуть-чуть.

Промерзший насквозь дом говорил о том, что спала я довольно долго. Еды не было, кусок мяса, купленный на рынке еще до снега, провонял всю кухню. Сосало под ложечкой. Привычная одежда оказалась велика. Из зеркала на меня смотрело худое, болезненное лицо – синяки под глазами, впалые щеки, ссохшиеся губы в трещинках…

Жадно выпив остатки воды и кое-как нацепив зимнее пальто, я вышла на улицу. Первое, что бросилось в глаза – красный флаг, висевший на углу соседского дома. Со стороны фабрики слышались крики. Я поспешила туда, сама не зная, чего ожидая и чего желая. Предчувствие чего-то страшного не оставляло.

«Только бы узнать, что Иван жив!»

Я перешла на бег.

У фабрики толпился народ, внутрь пускали только рабочих и по пропускам. Завидев меня, один из юных большевиков, облаченный почему-то в царскую военную шинель, но с красной повязкой на рукаве, замахал руками:

– Бабам тут не место! Иди отсюда!

Меня словно пронзило ножом в сердце! Сразу вспомнился монастырь и возвращение из скита. Жизнь издевалась, злобно хохоча. Гадкая мерзкая жизнь расставила капкан, куда я угодила практически вслепую. Голова жутко гудела, страшно хотелось курить. По всем законам жанра внутри фабрики должны были отпевать павших бойцов революции, славных пролетариев, павших в битве за конфискацию усадеб… Ноги слегка задрожали, но я не остановилась.

– Ты глухая? Тут идет набор в Красную гвардию, сюда нельзя!

– Я жена большевика, мне можно! Где тут главный? Его Петром звать.

Молодчик слегка охладил пыл. Стал серьезным и слегка смущенным.

– А вы чьей женой будете? – неожиданно для пролетария перейдя на вы, спросил он с почтением в голосе и тревогой во взгляде, увидев мое почти мумифицированное лицо.

Я рассказала в двух словах про Ивана, но молодчик ничего о нем не знал и ушел внутрь за разъяснениями. Мороз пощипывал щеки и кончики пальцев. Казалось, на запись в гвардию пришло все мужское население городишки и близлежащих деревень. Людской поток не иссякал. Фабрика, которую мы с Джоном когда-то открывали, превратилась в местный оплот большевизма, а теперь и Красной гвардии. Кто бы мог подумать тогда, в 1910 году, какая судьба ждет это с виду обычное здание. Философия невмешательства странным образом сыграла со мной злую шутку. Что-то я сделала не так, где-то оступилась. Виновата ли я в том, что происходило тогда у меня на глазах? Ответа не было, хотя чувство вины норовило срастись с моим сознанием.

Присев на корточки от навалившейся усталости, я поражалась самой себе, откуда берутся силы трезво мыслить и рассуждать. Впрочем, вряд ли сумбур, что роился в голове, можно назвать трезвыми мыслями. Но все же чувство, от которого я так страстно пыталась избавиться, выкуривая одну папиросу за другой, настигло, пройдя сквозь все клубы дыма – я была лишней и чужой на этом празднике жизни, я не понимала, что происходит, и не хотела вникать в новые веяния революционной реальности. А что до дел сердечных, то каждый, кто соприкасался со мной, оставался у разбитого корыта. Никого я не сделала счастливой, никому не дала радости, даже Ивану, раз он так быстро ушел.

Кто-то потряс меня за плечо и отшатнулся от быстрого взгляда обезумевших глаз.

– Где Иван? – резко бросила я. Красногвардеец как вкопанный стоял рядом. Ему не было и восемнадцати, наверно. Едва пробивающаяся борода, торчала редкими волосиками на лице. Шинель с чужого плеча была изрядно велика и неуклюже болталась на нем, как на пугале.

– Не знаю. Петр ждет вас, – его слова немного успокоили меня, и мы прошли в здание.

Вопреки ожиданиям, там было совсем не как в монастыре. Гул людских голосов заглушал шаги. Внутри явно теплее, чем снаружи. Очередь желающих стать новобранцами растянулась до окон с противоположной стороны фабрики, где за пятью столами сидели измученные бойцы Красной гвардии, записывавшие добровольцев. Глаза стоящих в очереди горели нездоровым блеском воодушевления и предвосхищения чего-то прекрасного и великого. Бородатые мужики переговаривались друг с другом, косо поглядывая на меня и мое совсем не пролетарское пальто. Табачный дым, запах алкоголя, псины, грязи и чего-то еще забивался в нос, заставив меня громко чихнуть. Никто не сказал: «Будьте здоровы», все на секунду посмотрели в мою сторону и почти сразу же отвернулись, вернувшись к грезам о грядущих подвигах, которые непременно сделают жизнь прекрасней. Я смотрела на эти лица и думала о том, какой должна быть идея, чтобы захватить людской разум вот так в одночасье. Однако эти мысли быстро исчезли, как только я завидела в тени одного из станков Петра, облокотившегося о стену и зорко наблюдающего за происходящим. Парень, приведший меня в здание, поравнялся с первым человеком в очереди и, взглядом указав на Петра, сообщил, что дальше не пойдет. Петр, завидев меня, улыбнулся, раскинув руки, приглашая то ли к беседе, то ли к объятиям. На нем была потертая тройка с красной повязкой на рукаве. Начищенные до блеска сапоги сияли еще издали, дымок папиросы медленно вился над головой. Я быстро проскочила к нему. Чьи-то громкие голоса пытались меня было остановить, но заглохли, как только поняли, что я миновала вожделенные всеми столы.

Петр не сделал и шагу мне навстречу, не подыскал стул, чтобы дама села, как всегда делал, работая секретарем Джона. Ничто теперь не выдавало в нем того старого Петра, предлагавшего позаботиться о благе для рабочих.

– Какими судьбами, товарищ Кэмпбелл? А я про вас, кстати, думал давеча, – начал он, надменно щурясь. Говорил он по-русски, даже не намекая на то, что способен изъясняться на французском.

– Где Иван? – я начала с места в карьер.

– Отчего вы так грубы, товарищ Кэмпбелл? Я вот хочу про вас в газете написать, а вы мне про Ивана какого– то, – Петр насмешливо усмехнулся.

– Как его найти? – помню, как я повысила голос и почувствовала на спине взгляды чужих глаз. – Я повторяю, где Иван? Или вы желаете поиздеваться?

– Нет, я не из тех, кто издевается над женщинами, я серьезен, как никогда. – Я не понимала, что выражал его голос – то ли издевку, то ли правдивость. Я настолько была истощена и безразлична к внешним проявлениям реальности, что это не имело значения. Петр продолжал: – Оглянитесь вокруг – вы находитесь в первой в мире цивилизованной стране, где победил рабочий класс и скоро воцарится свобода от всех предрассудков и ложных моральных устоев. Все, чем жила Россия, не наше, оно чужое, привезенное такими, как ваш Джон. Здесь и сейчас творится история человечества, вы это осознаете? Вы – соучастница великого перелома. Отчасти вы же в нем и виноваты. Благодаря вам, действию вашего бывшего мужа, благодаря таким, как Соболев, губернатор и прочие надменные и эгоистичные особы, мы получили голодное, злое и требующее возмездия общество. Посмотрите на эти лица, – он указал рукой в сторону очереди, – как думаете, что им нужно? Всего ничего – пара пуль, чтобы всадить в лоб доморощенной буржуазии, наглому офицерству и всем приспешникам монархии. Мы освободимся не только от ненужного пласта людей, мы перестроим сознание тех, кто остался. У нас не будет армии, потому что каждый рабочий и крестьянин в состоянии стать воином, когда отечество в опасности. У нас не будет браков – каждая женщина будет общей, каждый ребенок общим. Однажды мы пройдем голыми маршем по Красной площади, потому что у нас нет ограничений – мы свободные люди свободной страны!.. А теперь взгляните на себя. Вы первая среди всей округи, может и не первая, но та, кто ярче всех преподал нам урок нравственной свободы и равенства в отношениях между мужчиной и женщиной. Я рассказываю про ваши отношения с Иваном и весьма необычное расставание с Джоном – каждый большевик восхищается вами. Вы растоптали семью и брак в буржуазном понимании этих терминов, наплевали на все моральные устои, разлагающие общество. Ни религия, ни смерть, ни всеобщее порицание не сломили жажду свободы и смогли разорвать вековые оковы брачного союза. Вот почему я хочу написать про вас в газете. Вы – олицетворение женщины нового типа, та, с кого все будут брать пример. Я спросил у Ивана, как ему удалось завоевать иностранную аристократку, а он рассказал душещипательную историю о просьбе об одной ночи и о последующей инсценировке смерти. Невероятно! А теперь посмотрите назад, в эту толпу! Вы можете подойти к любому и сказать, что я твоя на одну ночь, а следующую хочу провести вот с тобой, – и они все ваши! Теперь не нужно инсценировать смерть. Зачем вам Иван, товарищ Кэмпбелл, когда у ваших ног тысячи мужчин, жаждущих всего одной ночи?! – Помню, в этот миг глаза Петра ярко сверкали, он сильно разволновался, словно читал речь перед огромной толпой. Сколько страсти было в его словах, сколько безумия! Но он был со мной правдив, как никто и никогда прежде.