Читать книгу "Те, которых не бывает - Нина Семушина"

⁂

На остановке «Сад Свердлова» трамвай опустел – призрачные оркестранты медленно и величественно спустились по нагретым солнцем ступеням и растворились в лесу. Только Берта Исааковна периодически оборачивалась.

Настя и Кондуктор остались в салоне одни. По крыше пустой остановки забарабанил дождь.

– Как же они будут играть под дождём? – спросила Настя, кивая вслед уходящим.

– Для них это никогда не проблема. – Кондуктор уселся на верхнюю ступеньку и свесил ноги в открытую дверь. – Извини, что так вышло. Я как-то не ожидал тебя встретить в такое время.

– Кто такая Аида Хароновна? – спросила Настя вместо ответа.

– У нас в городе есть специальный трамвайный парк, – вздохнул Кондуктор. – Раньше в нём был только один трамвай. И он… как сказать-то… ходил от старого кладбища. Несколько раз в год. Чтобы все могли посмотреть на город, в котором они когда-то жили. В нём и работала кондуктором Аида Хароновна, а я как-то раз просто в него сел. Вот как ты: на остановке у Центрального рынка. И пока ехали до Разгуляя, я всё понял, точнее, мне объяснили. Таисия объяснила.

– Это которая сидела рядом с тобой, – догадалась Настя, но Кондуктор не стал ни опровергать, ни соглашаться с ней, а просто продолжил:

– Я тогда учился на филфаке. Фольклор собирал – знаешь ведь, что это такое? Я много дней об этом думал – о том, сколько же историй осталось нерассказанными из-за того, что кто-то просто не успел. Даже Тая – я, конечно, в первую очередь искал трамвай из-за неё, но знал только её имя. Ну и читал некоторые краеведческие материалы про могилы на старом кладбище и рассказ Гайдара «Проклятая дочь». Так что я начал ходить по ночам по трамвайным остановкам в надежде снова встретить этот трамвай – а кто ищет, тот находит, как известно. И когда Аида Хароновна попыталась выгнать меня из трамвая второй раз, я так и сказал: я фольклорист, я собираю истории, вдруг кто-то хочет поделиться? Неожиданно все захотели. Потом все захотели не только рассказать, но и послушать истории, и я стал записывать для них истории из повседневной жизни города. А потом я сказал Аиде Хароновне, что надо сделать такой трамвай и для живых тоже.

– И что она ответила?

Дождь разошёлся не на шутку, и вот по трамвайным рельсам уже неслись бурные потоки, унося по старинной брусчатке фантики от конфет, разноцветные крышки от газировки, палочки от мороженого и прочие свидетельства конечности всего прекрасного в человеческой жизни.

– Она очень довольно ответила, что от живых, на её взгляд, одни проблемы и что зачем она вообще со мной связалась. Так в специальном трамвайном парке стало два маршрута, а я стал кондуктором. И вот теперь мы ездим каждую ночь, чтобы отвезти всех, кому нужно, домой и записать все истории, которые могли бы так и не быть рассказаны. Скажи мне, я надеюсь, ты не подумала сейчас, что смерти нет?

– Смерть есть, – ответила Настя, глядя на пляшущие в лужах круги. – Просто в любви она, кажется, ничего не меняет.

⁂

Человек стоял под дождём, как-то странно привалившись к стене, и не шевелился. У его ног на земле явно что-то происходило: не то бурлила вода, не то готовилась разверзнуться земля. Насте стало очень страшно, и она почти перешла на другую сторону улицы – всё-таки поездки на потусторонних трамваях способствуют развитию воображения. Мало ли что привидится.

Или не привидится. Что бы там ни происходило, оно могло происходить на самом деле. Ты же теперь знаешь, что на самом деле может происходить в этом городе – всё что угодно. Поэтому Настя сжала зубы и направилась к человеку у стены.

…Она его даже знала. Точнее, видела. В трамвае. Потому что это был дедушка с тросточкой, а у его ног, наполовину в воде, крутились перепуганные таксы. Правда, сейчас дедушка был пергаментного цвета, тросточки при нём не наблюдалось, и теперь его слова о том, что во дворе с качелями он играл с мячом семьдесят лет назад, вспоминались как какое-то мрачное пророчество.

– Вам плохо? – спросила Настя, хотя ответ был очевиден. – Я сейчас. Давайте я кого-нибудь позову. Давайте я скорую вызову.

Дедушка с явным трудом открыл глаза и кивнул ей.

Настя подняла голову, чтобы запомнить номер дома и улицу, и со всей очевидностью поняла, что скорую вызвать ей не с чего – телефон Настя утром забыла дома; всё равно от него никакой пользы.

– У меня телефона нет. Но я сейчас. Вы только никуда не уходите, – попросила его Настя, готовая разреветься от досады и страха. Дедушка попытался улыбнуться ей и снова кивнул.

…В том, чтобы в тринадцать лет иметь рост сто тридцать сантиметров и голос первое сопрано, есть, несомненно, много плюсов. Например, ты можешь пролезть в любую щель, протиснуться в любую дырку в заборе, забраться на любой чердак, взять все ноты в «Улетай на крыльях ветра» и, например, кататься в парке аттракционов по детскому билету.

Среди минусов Настя обычно называла то, что ей нельзя ездить на переднем сиденье автомобиля, её не пускают на американские горки, над ней смеются в школе и ноги за пианино не достают до пола. И если честно, не только за пианино.

Сейчас же, бегая под дождём от одной закрытой двери подъезда к другой и трезвоня во все попавшиеся домофоны, Настя понимала, что главный минус – в том, что ей никто не верит. Наверное, ещё утром она и сама решила бы, что это малышня балуется, позвони ей кто-нибудь в дверь и скажи, что нужно вызвать скорую помощь для дедушки с двумя таксами (с таксами всё в порядке), и, наверное, винить жителей дома было не за что, но Настя винила. И паниковала.

Когда последняя дверь подъезда тоже никак не отозвалась, Настя от страха даже перестала плакать. Ей было холодно и одиноко, и она не знала, как она сейчас вернётся к больному человеку и скажет, что не может ему помочь.

Ну ладно, может быть, он сам что-нибудь придумает. Может быть, у него самого есть телефон. Может быть…

Настя набрала в грудь воздуха и побежала сквозь дождь обратно на улицу.

На повороте из двора её слегка занесло, и, падая в лужу, на лету Настя увидела его.

Качались на ветру и тихо скрипели голубые качели на верёвках; пригибались под дождём к земле кусты шиповника, под которыми в луже, среди пляшущих дождевых кругов, спал старый футбольный мяч с рыжими кожаными заплатками. Мокли под дождём старинные узорчатые ковры на турниках в зарослях болиголова, растекались по асфальту цветными лужами бесконечные классики. Старый кирпичный дом, почти по самую крышу утонувший в плюще, возвышался над двором, как стена леса, и в середине этой стены ярко горело одно окно на втором этаже.

Явно скрипучая деревянная дверь с затейливой ручкой и ржавым почтовым ящиком была приоткрыта; над дверью тускло светилась табличка:

Общество с неограниченной ответственностью

«Дом Одного Окна»

Настя вскочила и, не разбирая, где лужи, а где асфальт, бросилась к двери. Она влетела в неё, как пушечное ядро, снося всё на своём пути: скамейку для обуви, старинную деревянную вешалку, какие-то верёвки, на которых сушились травы, и даже огромное мутное зеркало в старинной раме.