Читать книгу "Таматарха. На службе у Изгоя - Роман Злотников"

И вот тут-то началось самое жуткое: лишив княжество флота, враг ударил по всему побережью, грабя и истребляя рыбацкие поселки! Со всех концов потекли в Тмутаракань обездоленные и ограбленные, прося у князя защиты.

Н-да… Невероятно тяжело, а порой и просто жутко было смотреть в заплаканные глаза женщин, потерявших детей и мужей, на исполненные лютой тоски лица мужчин, выживших, но не сумевших спасти семьи! Все они просили у князя защиты от врага, а Ростиславу оставалось лишь зубами скрипеть – что он мог?! Повторно дружину собирать да в горы подниматься? Перебьют немногочисленное ополчение в засадах, обломает зубы дружина о маленькие, но неприступные горские крепости. А флота и вовсе нет, сожгли касоги все корабли, перекрыли пролив! Даже с Корчевым сообщение прервалось по морю, хотя вон он, на том берегу виднеется, казалось бы – рукой подать. Ан нет…

Несладко пришлось и мне. Во-первых, несмотря на нереальность происходящего (к этой мысли я возвращался в самые тоскливые мгновения, чтобы не сойти с ума от разъедающего душу чувства вины), все произошедшее стало результатом моих действий, моего вмешательства. Пусть тридцать лет назад касоги буйствовали здесь еще страшнее, но разорения, как в лето тысяча шестьдесят пятого года, история не знала. Во-вторых, князю, чью душу переполняли ярость и осознание собственного бессилия, был нужен громоотвод. И чем дольше я находился подле него, тем больше шансов у меня было стать этим громоотводом.

– Княже, дозволь войти!

Ростислав вновь стоял в гриднице и смотрел в сторону моря – туда, где всего в паре верст от гавани мелькали паруса кажущихся такими маленькими кораблей. Касожских кораблей.

Князь обернулся ко мне. Лицо его было красным от рвущегося наружу гнева, на скулах играли желваки.

– Дозволяю.

Отвесив низкий поклон, я выпрямился и быстро заговорил, стараясь успеть донести задумку до отравленного бессильной яростью Ростислава:

– Княже, в Корсуни есть мастера-корабелы, которые умеют строить греческие дромоны. Есть и голодные моряки, коих выгнал со службы базилевс Константин. Если мы заплатим им, то…

Князь практически сразу прервал меня, тяжело взглянув прямо в глаза:

– Ну и как ты собираешься довезти до мастеров золото на постройку?

– Рискну ночью переплыть до Корчева, – коротко ответил я, немножко остудив гнев вот-вот готового взорваться Ростислава, – только мои люди и Порей, без него золото мы не сохраним. А уж там соберем дружину малую и в Корсунь отправимся. Уговорю греков, дам золота в задаток да кораблей построю…

– И сколько строить собрался? – спросил князь уже не столько гневно, сколько заинтересованно. – У касогов вон не меньше пяти десятков ладей! Все побережье держат, некуда даже варягов отправить суда рубить!

– А ты, княже, варягов попридержи. И стрелков моих – тех, кто с ростовыми луками. Судов я думаю построить немного, но что это будут за суда!

Князя уговорить удалось, не струсил и Порей, рискнув ночью добираться до Корчева вплавь, на маленькой лодке. С нами были только мои новгородцы, Наум и его люди ушли на Волынь еще в июле, получив от князя достойную плату, в том числе и за павших товарищей.

Если бы нас тогда обнаружили касоги – верная смерть! Но пронесло: ночью невысокая лодка с низкими бортами практически незаметна. Повезло и с погодой – а то как налетел бы ветер, и все, канули бы все вместе на дно морское, и с золотом, и с княжеским соратником!

Как ни странно, позже натерпевшийся страху Порей стал общаться со мной гораздо более дружелюбно и уважительно. Старый кряжистый новгородец из породы верных до смерти людей, он тяжело переживал, когда подле князя утвердился какой-то выскочка. Впрочем, касожское окружение Ростислава ему также не нравилось, но, узнав меня в деле, Порей примирился с моим высоким положением. В Корчеве он тут же развернул бурную деятельность: успокоил горожан, собрал ополчение и организовал круглосуточное дежурство на стенах – стенах сильнейшей русской крепости. Да-а, перестроенные хазарами (или византийцами под их присмотром) стены древнего Пантикапея внушают не просто уважение, а какой-то благоговейный ужас: на что сильны тмутараканские укрепления, а Корчев еще крепче!

Порей за день собрал в поход десяток опытных дружинников, и вместе с их конвоем мы тем же вечером отправились в Корсунь-Херсон, взяв с собой немного золота в качестве задатка. Тогда для нас был важен каждый час!

Херсонес с древнегреческого переводится как «полуостров» – собственно, в свое время местоположение полиса определило его название. Занимая выступ Гераклейского полуострова, город занимал его едва ли не целиком – если считать вместе с хорами, сельскохозяйственными наделами греков. Они выращивали здесь виноград и злаки, и, собственно, за многие годы так ничего и не изменилось – при подъезде к Херсону я с удовольствием для себя увидел длинные ряды стенок, увитых виноградной лозой с уже набухшими, спелыми плодами. Сохранились и ровные, мощеные дорожки между наделами-клерами, а вот от большинства поместий эллинского периода остались, увы, одни лишь развалины. Но то там, то тут встречались небольшие добротные домики местных греков, и чем ближе мы подбирались к возвышающейся над полуостровом крепостью, тем плотнее становилась жилая застройка, являясь по сути своей аналогом древнерусского посада.

Перед самым въездом в Херсон я замер, желая впитать в себя тот неповторимый аромат истории, коим были пропитаны пока еще не разрушенные крепостные стены. О, возведенные из крупного тесаного камня, включавшие в себя две оборонительные линии, они оставались неприступными до самой эпохи Возрождения, и лишь литовским князьям, а позже гулямам Едигея удалось с боем прорваться за их оборонительный обвод. Владимир Святославич взял город благодаря предательству Анастаса, возможно, и захват города его внуком, Владимиром Ярославичем, был также связан или с хитростью, или с предательством.

Но до четырнадцатого века еще далеко, а сейчас четырехметровой толщины стены, обоими флангами упирающиеся в море, кажутся неприступными. Протейхизма – внешний, передовой обвод – на пару-тройку метров ниже, зато понизу он толще и кажется вовсе монолитным. Основная же оборонительная стена выше и достигает восьми метров. Между укреплениями пролегает перибол – этакий коридор смерти. Противник, который все же сумеет прорваться в ворота протейхизмы, окажется под перекрестным огнем с обеих стен. Причем ворота внешних укреплений расположены в их нижней точке, а ворота внутренних – в верхней. Таким образом, прорвавшимся воинам врага придется бежать к ним, развернувшись правым, незащищенным боком к защитникам основной стены. А гарнизон протейхизмы при необходимости эвакуируется по перекидным мостикам, устроенным в башнях.

Если Корчев и Тмутаракань, разрушенные гуннами и ударами тюрков, а после долгое время бывшие частью Хазарского каганата, сохранили греческий архитектурный облик лишь в стенах, то Херсон пока еще ни разу не разрушался и не терял своего античного, а после византийского духа. Поэтому, оказавшись внутри укреплений цитадели, я мысленно ахнул – до того меня поразили величественные каменные здания и многочисленные храмовые комплексы города. Ведь здесь принял крещение равноапостольный князь Владимир, и здесь же началось подлинное Крещение Руси…