Читать книгу "Самое ценное в жизни - Татьяна Герцик"

– Вернулись, Танечка! Очень, очень рад! Сейчас помогу, но без вознаграждения, естественно, просто по-соседски. Вот только заведу домой этого гражданина. – Он кивнул на выразительно нахмурившегося при этих словах ротвейлера, смотревшего на них с вполне понятным беспокойством, высунув красный влажный язык.

Когда хозяин скомандовал «домой!», упомянутый гражданин с укором взглянул на бессовестную дамочку, так жестокосердно прервавшую его беззаботную прогулку, и, всем своим понурым видом выражая несогласие с полученной командой, затрусил в дом.

Татьяна принялась вытаскивать вещи из машины и складывать рядом с постом охраны.

Вскоре из подъезда вышел сосед вместе с сыном, высоким улыбчивым подростком. Решительно отстранив ее от переноски тяжестей, они вдвоем быстро перетащили поклажу в грузовой лифт, а из него в квартиру. Татьяна вежливо их поблагодарила, и достала из баула бутылку настоящего французского коньяка. Виктор Платонович начал отказываться, говорить, что не пьет ни он, ни тем более сын, но она убедила их:

– А вы и не пейте, а передайте коньяк жене! Я до сих пор с восторгом вспоминаю то вкуснейшее печенье, которым Галина Петровна угощала меня в прошлом году. Она уж наверняка знает, насколько вкуснее получаются торты и печенье, если в тесто или крем добавить немного качественного коньяка. Да и коктейли с ним тоже хороши!

После этого соседи перестали скептически смотреть на бутылку, как на очень сомнительный презент, а, согласившись, что для главы их семейства это будет приятное добавление к продуктовому ассортименту, забрали коньяк и, попрощавшись, ушли домой.

Татьяна отогнала машину на платную стоянку возле соседнего дома, вернулась в квартиру и прилегла отдохнуть, свернувшись бесприютным клубочком, надеясь, что тянущая боль в животе пройдет. Но она не проходила, становясь всё сильнее. Вот заломило и поясницу. Она лежала на диване, с ужасом прислушиваясь к тому, что делается внутри и удостоверяясь, что без врача не обойтись. Но вот к кому идти? К терапевту, гастроэндокринологу или гинекологу? Что у нее болит? Теперь уже казалось, что на ней живого места нет…

Решила к любимой своей Евдокии Михайловне – если визит получится не по профилю, та сердиться не будет.

Превозмогая боль, подошла к телефону и набрала номер регистратуры. Услышав в трубке отрывистое: «поликлиника», спросила, как сегодня работает гинеколог.

– С двух до семи!

Посмотрела на часы, – не было и четырех. Оделась и вышла из дома, немного пошатываясь от слабости. Подумав, решила машину со стоянки не брать, – еще застрянет в пробке, вот будет морока! Из собственного авто ведь не выйдешь, как из автобуса, и пешком не пойдешь.

Скукожившись, дождалась автобуса, вошла в салон. С облегчением убедившись, что он почти пуст, устроилась на сиденье у окна. Каждая выбоина на асфальте, на которой автобус мягко подбрасывало, казалась ей пыткой, так болезненно отдавался любой толчок в ее многострадальном животе. Цепляясь за перила, почти выпала из автобуса и запоздало подумала, что лучше бы она вызвала скорую. Но, может быть, это просто ерунда и всё пройдет после приема таблетки?

Народу перед кабинетом гинеколога было немного – две нервно хихикающие девицы. Но пришлось ждать полчаса, пока их осмотрит дотошная Евдокия Михайловна. Наконец Татьяну пригласили в кабинет.

Как всегда, открытая и доброжелательная, врач даже испугалась, глядя на ее позеленевшее лицо.

– Что с тобой, милая? – захлопотала она вокруг, стараясь определить, что же случилось.

Осторожно осмотрев пациентку, довольно изрекла:

– Да ты, наконец, беременна, милая моя! Какая удача! Недель двенадцать – тринадцать, точнее скажу после УЗИ!

Пациентка поразилась, не в силах поверить такой удивительно вести.

– Не может быть! Месячные идут регулярно, последние были три недели назад.

Евдокия Михайловна пренебрежительно взмахнула рукой.

– Ну, мало ли как бывает в жизни! С первым ребенком это не редкость! Организм не успел перестроиться, только и всего!

Они с медсестрой помогли Татьяне перебраться на кушетку.

– Ты давай лежи! А поскольку для нас с тобой это очень желанный ребенок, мы тебе сейчас укольчик сделаем и скорую вызовем.

Татьяна испуганно встрепенулась.

– А скорую зачем?

Евдокия Михайловна жизнерадостно объяснила:

– А чтобы всё было хорошо! Скорая тебя в больницу увезет, полежишь на сохранении пару-тройку неделек, а то уж очень у тебя матка в тонусе. Но это не страшно!

И ласково, как маленькую, погладила по голове.

Подошла медсестра с приготовленным шприцом и сделала укол в вену. Татьяна почувствовала, как отступила боль, но лекарство заволакивало сознание мутноватой пеленой и мешало думать.

Пока гинеколог вызывала по телефону скорую, Татьяна, преодолевая сонливость, с трудом проанализировала свое состояние за эти самые двенадцать – тринадцать недель. Если бы месячные прекратились, сразу бы поняла, в чем дело. Постоянная тошнота, слабость и недомогание – достаточно весомые признаки. Если бы она не приписывала это перемене климата и волнению…

Робкая радость перебивалась тревогой за ребенка. Думать о Владимире она себе запретила. Мысль о нем ушла куда-то внутрь, давая о себе знать неприятным саднящим чувством, как глубокий порез на сердце. Растут же другие дети без отцов, и ничего. Хорошего в этом тоже мало, кто спорит, но уж так получилось, в этом ее вины нет.

Скорая прилетела практически тут же. Татьяну, не позволяя встать, на носилках спустили вниз и устроили в салоне. Евдокия Михайловна проводила ее до машины, все так же неунывающе утверждая, что всё будет хорошо и даже замечательно.

Включили сирену, и карета понеслась к больнице. Татьяна испугалась. К чему такой шум? Когда машина с диким воем пролетела перекресток на красный свет, ей и вовсе стало не по себе. Может, ей так плохо, что врач ее просто обманула, чтобы зря не тревожить? По спине пробежал зябкий холодок.

Мужчина в зеленом костюме, встретивший в приемном покое, быстро осмотрел ее и велел немедленно поставить капельницу. Отрывисто спросил:

– Тяжести сегодня поднимали?

Она замялась, не желая слышать обвинений в безответственности. Но врач всё понял и без ее объяснений. Сурово попенял:

– Мужчин беречь не надо! Они себя и сами хорошо берегут. Вот ведь женщины пошли! Все они хотят делать сами! Ох уж эта эмансипация!

У нее внезапно из глаз побежали горькие слезы.

– У меня мужчин нет.

Он осекся, с сочувствием глядя на несчастное лицо молодой женщины. Она ждала какой-нибудь банальности, типа – у такой красивой дамы не может не быть поклонников, но он деликатно промолчал.

Она пролежала полтора часа под капельницей в приемном покое, укрытая тяжелым шерстяным одеялом, потом ее на каталке перевезли в палату и уложили в уже приготовленную постель.