Читать книгу "Спецназовец. За безупречную службу - Андрей Воронин"

Как бы то ни было, предложение немного прогуляться, сопровождавшееся демонстрацией засунутого за пояс джинсов пистолета, столичный гость принял безропотно, не издав ни одного лишнего звука. Напуганным он не выглядел — возможно, просто потому, что не знал, с кем имеет дело. Шуне пришло в голову, что он, вполне возможно, рассчитывает поторговаться, сделать какое-то деловое предложение, открыть им какие-то карты, которые изменят ситуацию к лучшему и положительно повлияют на его дальнейшую судьбу. Но ничего такого не произошло, хотя в молчанку москвич тоже не играл — на вопросы отвечал охотно, с готовностью, а когда вопросов не поступало, начинал спрашивать сам, как будто и впрямь находился на увеселительной прогулке в компании хороших знакомых.

— А вы, надо полагать, местная братва? — светским тоном осведомился он, едва успев отъехать от гостиницы.

Он сидел за рулем своего «ягуара»; Шуня привычно разместился справа от него, указывая дорогу, а сзади, опять же как обычно, развалились на светлых кожаных подушках слегка обалдевшие от окружившей их невиданной роскоши Мама и Удав.

— Братва не братва, — уклончиво ответил Шуня, — а просто серьезные, авторитетные люди. Следим за порядком, приглядываем, чтоб никто не баловался…

— Добровольная народная дружина, — уточнил с заднего сиденья Удав.

— Ну, я примерно так и понял, — дружелюбно сообщил москвич.

— Зато мы не поняли, что ты за птица, — с угрозой вставил свою реплику внушительный Мама.

— Видишь, — сказал москвичу Шуня, — мой друг в недоумении. А он, когда в недоумении, начинает нервничать. А когда нервничает… Да что рассказывать, ты ж сам видишь, какой это человек! Сплошные мускулы и ни капли дипломатических способностей. Ну так как, потолкуем по душам?

— Потолкуем, раз надо, — с готовностью согласился москвич. Пахло от него на весь салон — не тошнотным гостиничным бизнес-ланчем, как можно было ожидать, а хорошим, дорогим одеколоном. — Мне неприятности ни к чему, я сюда не за ними приехал.

— А зачем? — рассеянно поигрывая лежащим на коленях пистолетом, спросил Шуня.

Москвич с готовностью пустился в объяснения: «Точмаш», акции, Горчаков, отпуск за свой счет, рыбалка, уха на свежем воздухе… Трали-вали, кошки драли, как говорил в таких случаях незабвенный Маланья.

— А у проходной зачем бузил? — дождавшись паузы, поинтересовался Шугаев.

— Да грубые они какие-то, — доверительно признался приезжий, — невоспитанные. Нацепили маски и думают, раз рыл не видно, можно приличным людям хамить! А хамов учить надо, разве не так?

Шуня воздержался от ответа, хотя в глубине души (и притом не так уж глубоко) не только был полностью согласен с москвичом по существу затронутого вопроса, но и горячо одобрял его поведение во время стычки с рейдерами у ворот транспортной проходной. Это был их город — подполковника Сарайкина, Маланьи, его, Шуни, и его коллег — Шиши, Удава, Мамы и остальных. И ему не нравилось, что какие-то варяги в масках и с автоматами поперек пуза явились сюда незваными и устанавливают здесь свои, удобные только им и им одним понятные порядки — вот именно, хамят приличным, авторитетным людям. Таких действительно надо учить, и учить больно. И обидно, елки-палки, что во всем городе на это оказался способен только один человек — единственный, да и тот приезжий.

Из-за этого совпадения во взглядах Шуня решил сделать москвичу послабление, дать шанс, тем более что Маланья оставил решение этого вопроса на его усмотрение: поступай, как знаешь, но чтоб через час в городе его не было. Власть — а Шуня, хоть и лишился погон, до сих пор не без оснований чувствовал себя ее полномочным представителем — должна быть не только строгой, но и справедливой. Отчаянный парень, рискнувший (неважно, под кокаином или на трезвую голову) бросить вызов заезжему «маски-шоу», заслуживал какого-никакого уважения. Поэтому, когда москвич по его приказанию остановил машину в начале спускающегося к реке склона и затянул ручной тормоз, Шуня сказал:

— Короче, так. Есть мнение, что для твоего здоровья будет намного полезнее, если ты отвалишь обратно в свою Москву — прямо сейчас, отсюда, не заезжая в гостиницу. Шмотки, если оставишь адрес, тебе перешлют, насчет Горчакова, когда все прояснится, сообщат. Устраивает такой вариант?

— Не особенно, — удивив его, спокойно ответил москвич. — Ты, земляк, пойми меня правильно. Я к вам со всем уважением, но у меня тут есть кое-какие дела. И пока с ними не разберусь, уехать отсюда я не имею права. Так что за заботу, конечно, спасибо, но я остаюсь.

— Хозяин — барин, — сказал Шуня. — Тебе же хуже.

Милиционеры, как и сотрудники спецслужб, бывшими не бывают. Эта зараза въедается в организм даже не на клеточном, а прямо-таки на молекулярном уровне — так, что уже не вытравишь. Навеки похороненный внутри звеньевого организованной преступной группировки по кличке Шуня, но по-прежнему живой и активный оперуполномоченный уголовного розыска Шугаев твердо положил себе немедленно выяснить, что это за дела, ради которых богатенький столичный хлыщ согласен рискнуть здоровьем, задержавшись в такой провинциальной дыре, как Мокшанск. Но тут заскучавший от продолжительной говорильни Мама, ошибочно расценив его последнюю реплику как сигнал, выдал на-гора свой коронный номер, коротко и очень сильно ударив москвича кулаком в висок.

Из-за высоких подголовников бить было чертовски неудобно, но Маму в городе боялись не зря — он попал. Получив сокрушительный удар в уязвимое место, москвич отлетел к дверце, стукнулся многострадальной головой о стекло, едва его не разбив, и, отскочив, как мячик, безжизненно уткнулся лбом в баранку.

На чем, собственно, все и закончилось. Он еще дышал — сказалось крайнее неудобство позиции, из которой был нанесен удар, — но о запланированном интервью следовало поскорее забыть. Даже при условии оказания квалифицированной медицинской помощи дар речи к этому типу мог вернуться, самое меньшее, через неделю, а убрать его из города было приказано сегодня же, в течение часа, который, к слову, уже истек.

Ну убрать, так убрать. Чего проще-то? Тем более, полдела уже сделано…

И все-таки, глядя в подтачивающую песчаный обрыв темную речную воду, под толщей которой минуту назад скрылся черный «ягуар» с московскими номерами, Шуня испытывал сожаление и тревогу. Он жалел, что из-за поспешности Мамы недоговорил с москвичом, и тревожился из-за последствий, которые могла повлечь за собой эта маленькая оплошность. Москвич-то был ох как непрост! Акционер… Да как же, держи карман шире! Акционер в представлении Шугаева являл собой никчемное, не знающее забот существо, всю жизнь порхающее с одного курорта на другой или, в самом крайнем случае, перекладывающее бумажки в роскошно обставленном офисе на верхушке одного из небоскребов Москва-Сити. Акционеры не встревают в разборки с участием вооруженных людей в масках, они посылают вместо себя других — таких же ребят в масках и с автоматами, вынужденных зарабатывать хлеб свой насущный потом и кровью — как своей, так и чужой.

Мужик в черном «ягуаре», лежавший сейчас на дне реки, был такой же акционер, как Саня Шугаев — президент Гондураса. Самоубийственное заявление насчет дел, не позволяющих ему покинуть Мокшанск, он сделал явно неспроста и не сдуру, а в расчете на конструктивное продолжение разговора. И по этой же причине, наверное, не оказал никакого сопротивления: чего сопротивляться-то, когда люди, с которыми ты хотел поговорить, сами на тебя вышли?