Читать книгу "Главный приз - Ирина Волчок"

— Хорошо, — так же задумчиво отозвалась мама Нина. — Чего ж плохого, очень все хорошо… Ты к Цыпленку побежала небось?

Юлия задержалась в дверях, оглянулась с улыбкой и вдруг выпалила:

— А знаешь, мама Нина, Виктор тоже Машу-младшую цыпленком назвал. Прямо сразу, как фотокарточку посмотрел, так и спросил: «А этот цыпленок кто — мальчик или девочка?»

— Вот видишь, — сказала мама Нина со значением. — А я тебе что говорила?

— А что ты мне говорила? — изумилась Юлия, но тут же, уловив на лице мамы Нины знакомое упрямое выражение, которое всегда сопровождало разговоры о замужестве и детях, торопливо выскочила из дому.

И зачем она разоткровенничалась? Теперь мама Нина и вовсе не отпустит ее душу на покаяние. И так целую неделю, с самого возвращения Юлии, мама Нина сто раз на дню заводит разговоры об этом дурацком круизе, и каждый такой разговор виртуозно сводит к Виктору. И как она догадалась? Ведь дядя Сережа о Викторе всего пару слов написал, не больше, чем о Гиви, или о своем старпоме, или об этом богатеньком… как его там?.. Юлиан Романович. Или Роман Юлианович? Так нет — мама Нина вцепилась именно в Виктора. Вынь да положь ей все подробности.

А вот подробности вспоминать Юлия как раз и не хотела. Она никак не ожидала, что окажется так тяжело вспоминать все это, и придумывать, что было бы, если было бы не так, как было, а как-нибудь по-другому. Она — стыдно признаться! — не спала по ночам, стараясь забыть то ошеломляющее впечатление, которое произвел на нее его единственный поцелуй. А если засыпала — ей снилось, как он ее целует. Вот стыдобища, а? И ведь совершенно ясно, что для него это — незначительный эпизод, еще один, причем необязательный, опыт в и так богатой практике… Поцеловал — и молча смотрит. Наверное, ждал ее реакции. Интересно, чего он ждал? Скорее всего, не того, что она сделала. Ну, в конце концов, откуда ей знать, что она должна была сделать. Не кидаться же ему на шею с криком «Твоя навеки!»… Ежу понятно, что всякие там «навеки» ему даром не нужны. Это он более чем убедительно на следующий же вечер продемонстрировал.

Забыть, забыть, забыть! Плюнуть и забыть. Забыть и плюнуть. Пошлые курортные романы не для нее. И она — не для пошлых курортных романов. У нее и так жизнь насыщена всякими-разными событиями, и если не всегда радостными, так, по крайней мере, — настоящими. Незачем ей эти игрушечные страсти-мордасти. Не нужны ей эти преуспевающие красавчики, у которых одно на уме… И вообще ей никто не нужен. Кто ей нужен, тот у нее уже есть — папа, мама Нина, Машка… и вообще много хороших людей. И все, и хватит уже об этом… А то до того дошла, что не только мама Нина, но и посторонние люди интересуются, что это она такая нервная.

Кстати, о нервах. Совершенно не обязательно показываться на глаза Машке в таком растрепанном состоянии. Цыпленок на удивление чуткий товарищ, чуть что — сразу глаза нараспашку: «Ю-и-я! Ты селдишься или пла-а-ачи-и-ишь?»

Юлия свернула с дороги в запущенный, давно брошенный сад, нашла знакомую прогалинку в разросшейся малине, где лежало толстое и старое, отполированное временем бревно, уселась на него, удобно опираясь на ствол пробившейся из-под бревна березки, и уставилась в светлое безоблачное небо, настраиваясь на мысли о Машке. Конечно, обо всем об этом надо было думать раньше. Еще до поездки в этот проклятый круиз… Надо было думать с самого начала, в первый же день, когда Машка к ним притопала. Может быть, сегодня уже все было бы решено, и незачем было бы метаться, доказывая всем этим чертовым инстанциям очевидные вещи. Вот странно: почему это именно совершенно очевидные вещи совершенно невозможно доказать? Ладно, не будем пока отчаиваться. Может быть, доктор Олег что-нибудь придумает. Доктор Олег в этом профессионал. В любом случае она Машку не отдаст.

Главное — ведь не нужна Машка больше никому! Если бы она не появилась в Хоруси, так никто из этих инстанций о ней и не знал бы ничего, и слыхом не слыхивал бы! А тут — ишь как судьбой ребенка озаботились… Видите ли, слишком она маленькая для интерната. А для дома ребенка — в самый раз. Знаем мы эти дома. Нет, не отдаст она Машку. Что-нибудь придумает.

Юлия посидела еще, с усилием вгоняя себя в обычные рабочие параметры, поднялась и решительно зашагала к интернату. Нечего время тянуть. Да и Машку она давно уже не видела. С самого утра.

— Ю-и-я! — Маша-младшая выпустила из рук Челленджера, полудохлого от жары и от бурного проявления Машкиной любви, и бойко затопала навстречу Юлии, растопырив руки и показывая в улыбке все свои мелкие и редковатые зубки. — Ю-и-я! Я тебя любу!

— И я тебя люблю. — Юлия села на пол перед Машкой, поймала ее в объятия и мягко свалилась на спину, делая удивленное лицо. — Ох! Ты опять выросла! И такая сильная стала! Хорошо кушаешь, да? А почему ты здесь одна?

— Нет! — энергично сказала Машка. — Я с кошем. Он ха-оший. Смотьи: кош-кош-кош-кош… Ви-ишь? Он умый-умый. Как я.

Юлия смеялась, слушая бойкую болтовню Маши-младшей, радостно вглядываясь в ее покруглевшее, порозовевшее веселое личико, с удовольствием ероша ладонью заметно отросший ежик мягких тонких волос… Интересно, у Виктора волосы жесткие или мягкие? В начале круиза у него был почти такой же короткий ежик, как у Машки сейчас… Тьфу, наваждение. С какой стати она сейчас думает о прическе Виктора?

— Цыпленок, а няня где? — Юлия поднялась с пола, подхватывая Машку на руки. — Мне на десять минут уйти надо. А потом опять к тебе вернусь. Пойдем к няне, побудешь с ней пока.

— Нет! — жизнерадостно заявила Маша-младшая. — Я с тобой. Няня там. Ушья за хаатом. Я няню у-онила.

— Почему няня ушла за халатом? — не поняла Юлия. — Как ты могла няню уронить?

Дверь открылась, и в комнату торопливо вошла Надежда Васильевна, на ходу натягивая белый халат поверх пестрого летнего сарафана.

— А, ты с ней, Юль, — с облегчением сказала она. — Слава богу. Я боялась ее одну оставлять — обязательно что-нибудь натворит… А выпускать отсюда — еще хуже. Это не тихий час будет, а я не знаю что такое. Почему хоть она днем никогда не спит, как ты думаешь? Все дети как дети, а эта — стихийное бедствие.

— Ну, ну, — примирительно сказала Юлия. Она не очень любила Надежду Васильевну, но связываться с ней и вовсе не собиралась. — Ребенок как ребенок. Просто энергии много. Машка призналась, что вас… уронила… Как это?

— А вот так, — раздраженно буркнула Надежда Васильевна. — Разбежалась — и под коленки. Ну, я и грохнулась. Чудо еще, что мимо нее… А на меня со стола кувшин с водой. Хорошо, что пластмассовый… Но мокрая — с головы до ног. Это она сейчас такая бандитка, а потом что из нее вырастет?

— Хорошая девочка вырастет, — сдерживая раздражение, сказала Юлия. — Ведь она ничего плохого не хотела… Правда, Цыпленок? Она вас очень любит, Надежда Васильевна.

— Любу, — с готовностью подтвердила Машка, сияя глазами и улыбаясь до ушей. — Ты ха-ошая. Касивая. Тепая-тепая. Я тебя любу.

— Да уж можно подумать, — заметно смягчаясь, проворчала Надежда Васильевна, стараясь спрятать улыбку. — Что-то мне никто не говорил, что я теплая-теплая… Юль, ты с ней побудешь? Хотя бы до конца тихого часа. А то мне сегодня еще постельное белье перебрать надо, да баба Настя просила с курами помочь. Не позволяет она ребятам кур ощипывать. Чтобы, значит, не видели, что едят тех, кого сами же и кормили… Педагогика. Ей — педагогика, а мне — лишняя работа. Побудешь с Марьей, Юль?