Читать книгу "Странствия Властимира - Галина Львовна Романова"

Он повел упирающегося Облака куда-то чуть в сторону, словно они обходили угол дома или повозку. Конь сделал всего два шага и встал, отказываясь подчиняться. Он-то видел дорогу, и Властимир доверился чутью старого жеребца.

— Куда ты ведешь моего коня? — окликнул он проводника.

— Ты не веришь мне? — догадался человек. — А я ведь тебя признал. И лицо твое…

— Ты знавал меня, что ли? — испугался Властимир. — Но я не припомню тебя!

— Так и я не знаю твоего имени, а только скажи мне — из какого ты города? Киева аль Владимира? Али, может, Ростока?

Услыхав такие речи, Властимир наклонился, ища руку незнакомца.

— Да ты что ж, — вскричал он, — славянин родом? Откуда? Его руку поймали, и человек коснулся ее губами.

— Есть под Киевом город мал, Любечем прозывается. От-тудова я родом. Мальчонкой совсем был — налетели степняки, кого порубали, кого с собой увезли, а потом купцам иноземным продали. Уж более тридцати лет я в чужой стороне. Два раза перепродавали меня. Последний раз попал я к тем самым мисрийцам, которых ты ищешь, друг!

— Имя мне Властимир из города Резани,—быстро молвил князь. — Поди, и не ведаешь о таком-то? Севернее Киева он, на реке Оке стоит…

— И слыхом не слыхивал, хотя иные из наших, может, даже и жили в нем. Есть тут один — словно ты, слова выговаривает. Может, земляк твой или сродственник. Едем со мной, друг!

Любечанин повел Облака куда-то в обход.

— Куда ты ведешь меня, человече? — окликнул его князь. — Ежели ты мисрийцам служишь, правь к ним прямо, не увиливай!

— А я и правлю, — отозвался тот. — Только не знаешь ты, Властимир, какие это люди! Они нашего брата и за человека не считают — все мы для них маги, а это по-ихнему первые злодеи. Был один парень среди нас — Крошкой его кликали, — так он семь разов сбегал. Последний раз сманил с собой товарища. Того-то словили да лютой смертью казнили, а Крошка утек. Может, где и сложил буйну голову, а может, до наших добрался. Новгородцы — они ж хитрые…

— Знавал я одного новгородца, — поддакнул князь. — Но я не простой человек и не раб. И окромя того, нас с товарищами к мисрийским купцам знающие люди направили. Не должно мне от них прятаться — может, есть у них средство, как мне помочь. Таясь, ничего не добьешься!

— Слушай меня, Властимир,—быстро зашептал любеча-нин, — я не первый год с ними. Не любят они нашего брата! Ты, приметил я, некогда в беду попал — вон на глазах повязка, — так они тебя запросто обмануть могут. Чужака да калеку обидеть у них каждый обязан. А конь у тебя добер — пригласят в шатер взойти, коня продадут, а тебя зарежут впотай. И друзья твои тебя не сыщут, помяни мое слово!

Поверил словам земляка князь, опечалился.

— Что ж тогда мне делать? Раб-любечанин пожал ему руку.

— Доверься нам, друг. Друзья твои у мисрийцев тебя разыскивать станут, значит, увидим мы их, привет от тебя передадим. А пока мы тебя спрячем. Тут местечко есть одно — я для себя приберег, бежать надумал, да, видно, придется погодить пока. Там тебя ни одна собака не разыщет. И коника твоего пристроим!

Говорил он так уверенно, что князь перестал сомневаться в его словах и доверился новому другу.

Любечанин, которого здесь так и кликали для простоты по имени его родного города, не обманул князя. За палатками мисрийских купцов высились развалины какого-то дома. Там купцы обычно складывали товары, какие могли попортиться на дожде или жаре. Начинался прохладный срок, дожди шли чаще и могли подмочить товар. Когда не стояли там купцы, в развалинах селились бродяги и нищие, изгоняемые каждый раз стражей перед большим базаром. В развалинах тех и зрячему было трудновато пройти, а уж слепому и вовсе невозможно.

Кликнув на подмогу еще двоих людей — один и взаправду оказался из села неподалеку от Резани и самого Властимира признал по голосу, — Любечанин отвел князя подальше, где его никто не мог бы увидеть за камнями. Там ему обустроили что-то вроде обиталища временного. Облака же отвели на конюшню и поставили вместе с прочими лошадьми купцов — туда, где стояли тяжелые лошади для колесницы. Тяжелых лошадей в этих краях не жаловали, и купцы к ним почти не заходили — нечего купцу носиться, словно ветер шальной, на каком-то скакуне или разъезжать в изукрашенной повозке, когда все это можно выгодно продать. Купцу по чину и приличию — груженый верблюд или смирный мул, чтобы все издалека узнавали.

Рабов-славян у мисрийцев оказалось почти сотня. Многие из невольников и речь родную забыли. Таким даже доверяли служить в охране товаров и самих купцов в дороге, а в городах они помогали приказчикам в торговле или обслуживали караван. Но и те и другие хоть по разу, а забежали посмотреть на человека с родины. Те, что помоложе, впотай умоляли князя выкупить их, обещаясь до конца дней своих быть у него рабами, только бы на родной земле! Горько было Властимиру слушать униженные речи сородичей, но еще горше было ему оттого, что не мог он помочь никому из них.

Дни его тянулись медленно и скучно — было много работы, и рабы почти не забегали его проведать. Только когда хозяева молились, ненадолго заходил Любечанин или парень из Резани перекинуться парой слов. Лишь вечерами, когда затихал торг и город успокаивался, а на улицы выходили сторожа, воры и влюбленные, выводили они князя на воздух — повидаться с Облаком. Конь в те минуты льнул к хозяину, словно знал что-то о судьбе своей, и Властимиру день ото дня становилось тоскливее.

Славяне знали с первого дня, что его томит. Между делом все они давно уже выглядывали в толпе двоих всадников — улыбчивого синеглазого витязя и безусого юношу. Но ни Буян, ни Мечислав не появлялись на торгу, и никто от их имени не подъезжал к мисрийским купцам. Это тревожило Властимира, и вскоре понял он, что с друзьями случилась беда.

Миновало совсем немного времени, наполненного тревогой. Рана Буяна успела поджить совсем, и он даже восстановил утраченные силы, когда однажды по коридорам тюрьмы загрохотали тяжелые шаги и послышался звон оружия и доспехов. Все узники сразу притихли — это могло означать, что стража пришла, дабы кого-то отвести на казнь.

В самом деле — отряд воинов явился в тюрьму в сопровождении самого смотрителя. Впереди шел визирь султана. Начальник тюрьмы с почтительным поклоном подвел его к решетке, за которой сидели чужеземцы.

Очнувшиеся от звона оружия, Гаральд и Мечислав вскочили при его приближении, и только Буян остался сидеть, глядя в потолок.

— Эй, вы! — окликнул вошедший узников. — Чужеземцы! Мой повелитель, правитель Дамаска султан Рашид-ибн-Махмуд аль-Абдаль, наместник правителя Багдада высокочтимого шейха Абу-Бекра-аль-Джафара, внука аль-Мамуна, был недавно на арене, где удостоил вас чести лицезреть ваш бой с лучшим тигром его зверинца. За то, что вы убили его любимца, он мог бы казнить вас в тот же день, но его милосердие безгранично. Мой повелитель желает видеть вас! Собирайтесь — вы предстанете пред его светлые очи!