Читать книгу "Соседская девочка (сборник) - Денис Драгунский"

И тут одного нашего осенило. Он кричит:

– Теща!

– Что теща? – спрашиваем. – Какая теща?

– Теща его заставила! Значит, так. Пишем объяснение. То есть пусть он пишет личную объяснительную записку, а мы к ней приложим свое письмо. Типа подтверждаем наличие отсталой тещи. Что она и настояла, чтоб венчаться в церкви.

– Что ж это он, – говорит кто-то, – комсомолец, а не смог противостоять?

– Так это ж теща! – закричали все.

– Верное, – сказал секретарь парткома. – Теща – это святое. Пишите объяснение про тещу.

Написали. Послали в райком комсомола и в райком партии.

И вы знаете, сработало.

Получили указание: строгий выговор с занесением в учетную карточку. Но – не исключать! Ура! Все обошлось, можно дальше ковать щит родины».

* * *

Песня:

«Здравствуй, русская теща, я твой маленький зятек…»

ваши пальцы пахнут ладаном
ДЮСИК

Вера Сергеевна, наша соседка по коммунальной квартире, портниха, рассказывала моей маме, а мама рассказала мне.

Разговор у них был сначала о фасонах, о платьях, потом о летних перчатках: были такие – тонкие, с мушками и рюшечками. Тогда, в середине пятидесятых, был такой стиль: легкое, можно даже цветастое платье, белые туфельки, маленькая шляпка, и в завершение всего – белые полупрозрачные перчатки.

– Красиво! – вздохнула Вера Сергеевна, описав этот наряд.

– А как ручки целовать даме, если она в перчатках? – спросила моя мама.

– А вам часто ручки целуют? – возразила Вера Сергеевна.

– Ну… – засмеялась мама. – Бывает, бывает!

– У меня был один такой Дюсик, – вдруг сказала Вера Сергеевна. – Еще до войны. Муж, вы не думайте. Настоящий, законный. Но моложе. Мне двадцать шесть было, а ему двадцать один. Я уже работала в ателье, а он студент был. Пришел мамину кофту ушить, чтоб ему было вроде тужурочки. Бедно тогда люди жили. Ну, слово за слово, кино, свидание, Верочка то, Верочка сё…

– Ручки целовал? – спросила мама.

– Да что вы! Тогда и моды такой не было. Расписались, стали жить у меня, вот прямо в этой комнате, вы-то не помните, вы тогда еще маленькие были… Тем более что недолго.

– Почему?

– Сначала хорошо жили. А потом стал поздно домой приходить. Ну, понятно – студент института! Семинары, какие-то отработки, с друзьями готовятся к экзаменам и все такое. Я спокойно относилась, потому что сама сидела до ночи в ателье, нам директор разрешала левые заказы, за половину. В общем, жили как-то. А потом смотрю, от него духами попахивает. Скандалить не стала. Выследила. Потихонечку за ним пошла, топ-топ, трамвай-троллейбус, два переулка налево – приехали. Большой такой дом. Он в подъезд, я за ним. Он на лифте, я туфли в руки, и бегом наверх. За два марша остановилась, потом еще выше. Вижу из-под перил – он в дверь звонит, ему открывают, он туда, и всё. Стою жду. Чего жду, сама не знаю. Полчаса жду, час, и такое меня зло взяло! Звоню в дверь со всей силы. Открывает какая-то дамочка, но сразу видать – прислуга. «Вам кого?» Я сразу басом: «Гражданин Лихоборский Модест Васильевич здесь находится?» Она так вежливо: «Проходите-проходите, пожалуйста-пожалуйста». Точно, прислуга. Ведет меня по коридору, квартира отдельная, большая. Красота – не описать. Стены лиловые, картины в золотых рамах, даже в коридоре две люстры – хрустальные. Вхожу в комнату. Там просто как в кино про старину. «Поэт и царь» смотрели?

– Смотрела, – сказала мама.

– Вот! – сказала Вера Сергеевна. – Кресла, подсвечники, статуи всякие по углам. Не очень большие, но всё-таки, – она показала рукой. – На столе коньяк и всякие закуски. А на диване – мой Дюсик. И больше никого. Я кричу, опять же басом: «Дюсик! А ну домой! Кому сказано!» И вдруг из другой двери выбегает какой-то совсем пожилой мужчина. Почти старик. В плюшевом халате. Смотрит на меня, глазами хлопает. А я как заведенная: «Дюсик! Вставай! Домой пора!» Старик ко мне подбегает, становится на колени и чуть не плачет: «Верочка! Вас же Вера зовут, да? Верочка, умоляю, не отбирайте у меня Дюсика! Это моя последняя радость!» Я тоже глазами захлопала. Через две секунды все поняла. Засмеялась, как в кино: «Ха-ха-ха-ха! Берите себе! Кушайте на здоровье! Ха-ха-ха-ха!»

– И что?

– Он стоит на коленях, руки мне целует. «Спасибо, Верочка, спасибо, деточка!»

– Прямо с ума сойти, – сказала мама.

– Вот и я говорю, – сказала Вера Сергеевна. – Так что мне тоже мужчина руки целовал.

всё прочее – литература
НОЧЬ, ДЕВУШКА, СТИХИ

Начало семидесятых. Далеко от Москвы. Июньская короткая ночь. Сладкое крепкое вино, стакан всего один, пьем по очереди. В этом какая-то особая интимность. Она краснеет и тихонько смеется. Потом я узнал, что в Греции, например, брату и сестре запрещено пить из одной чашки. В деревнях, разумеется. Это я через много лет где-то прочитал. Но и тогда чувствовал опасный символизм ситуации.

Слегка светает. Мы всё сидим на скрипучей пансионатской кровати. Вдвоем – подруга-соседка ушла по своим делам. Ясно, по каким. А у нас всё ни с места. Вдруг она говорит:

– А вот, а вот, а вот… А вот ты мне сначала стихи почитай!

Стихи – это я умею. Это пожалуйста.

Сначала Гумилев. «Трамвай», потом «Жираф». Нравится? Вздыхает: «Еще почитай». Хорошо. Вот тебе «Я встретил вас». Вот тебе «Я знал ее еще тогда…». Вот тебе «Я помню чудное», «Я вас любил» и все такое… Молчит, сжимается, голову в плечи, смотрит в пол. Есенин, выручай! «Слышишь, мчатся сани», «Клен ты мой опавший», «Зацелую допьяна»…

Улыбается. Первый раз сама берет меня за руку, гладит:

– А когда Асадов будет?

сон на 7 апреля 2017 года
ДВУСТОРОННИЙ ПЕТЕРБУРГ

Под утро приснилось.

Я иду по Невскому, от Московского вокзала к Неве, по той стороне, где Зингер (то есть по четной). Навстречу мне идут люди, но не просто люди, а «питерский пролетариат» из учебника истории или с какой-то диорамы, что ли… Бедно и старинно одетые люди – суконные куртки, треухи, деревянные чемоданчики у мужиков, а тетки в длинных юбках, платочках, телогрейках.

Но не это самое главное! Самое главное, что все идут мне навстречу, от Невы к вокзалу, и никто не идет в попутном мне направлении! Все идут и смотрят на меня как на ненормального. Я отхожу к бровке тротуара, смотрю на ту сторону – кстати, машины по Невскому едут вполне современные, но их очень мало, – смотрю и вижу: по той стороне улицы весь народ идет, как мне надо, – от вокзала к Неве.

Рядом городовой. Он мне объясняет: «Новое правило. Вчера утверждено Заксобранием. На тротуарах теперь одностороннее движение! Так что, гражданин хороший, вы, я вижу, приезжий, так что штрафовать не буду, но быстренько на переход – и на ту сторону».