Читать книгу "Владимир Набоков. Русские романы - Нора Букс"

Набоков в «Подвиге» по-своему следует за Вергилием (см. финал главы) и создает произведение с постоянной установкой на «Энеиду» и, следовательно, на «Одиссею». В реальном пространстве романного мира то и дело проступают черты мифологического пространства, уже обжитого героями Вергилия и Гомера. Пребывая на юге Франции, по вечерам Мартын «шел покурить и погрезить к пробковой роще… Воздух был нежен и тускловат… и террасы олив, и мифологические холмы вдалеке… все было немного плоско и обморочно…»

1. Мифологический герой

Образ Мартына, главного героя, странствующего изгнанника, мыслится как отражение образов Одиссея и Энея. Подобно Энею, Мартын покидает берег родины весной. Изгнание обоих вынужденное.

Эней покидает Трою с отцом, Мартын с матерью. Эней – «роком ведомый беглец»[176], ему поручена великая задача: «Италийское царство и земли Рима добыть»[177]. У героя романа Набокова, как у Энея и как у Пушкина, – две родины. У Энея – Троя и Рим, у Пушкина – Россия и Африка, у Мартына – Россия и Швейцария. Мартын проникается сознанием своего таинственного долга, постигает назначение своего изгнанничества. В Кембридже он так и не выбрал бы науки, «если б все время что-то не шептало ему, что выбор его несвободен, что есть одно, чем он заниматься обязан […] он впервые почувствовал, что, в конце концов, он изгнанник, обречен жить вне родного дома. Это слово “изгнанник” было сладчайшим звуком […] Блаженство духовного одиночества и дорожные волнения получили новую значительность. Мартын словно подобрал ключ ко всем тем смутным, диким и нежным чувствам, которые осаждали его».

Но если задача Энея постоянно декларируется, прославляется, то цель путешествия Мартына, наоборот, замалчивается, окружается тайной. Пример из разговора Мартына в поезде: «Эта экспедиция научная, что ли?» – спросил француз… «Отчасти. Но – как вам объяснить? Это не главное. Главное, главное… Нет, право, не знаю, как объяснить».

Набоков прибегает к приему табуирования слова-объяснения, чем придает ему магический смысл. Запрет на произнесение ведет к характерному для мифологических текстов синонимическому варьированию, иносказанию. Пародийный эффект в подборе синонимических определений возникает в результате попытки уравнения сакрального и профанного.

Приведу еще пример из сцены разговора в поезде: «Дело в том (говорит Мартын. – Н.Б.), что я предполагаю исследовать одну далекую, почти недоступную область» […] «Я всегда утверждаю, – сказал француз, – что у наших колоний большая будущность. У ваших, разумеется, тоже». – «Я собираюсь не в колонии. Мой путь будет пролегать через дикие опасные места…» – «Вы, англичане, любите пари и рекорды […] На что миру голая скала в облаках? Или […] айсберги […] полюс, например?» – «…Но это не только спорт. Да, это далеко не все. Ведь есть еще […] любовь, нежность к земле, тысячи чувств, довольно таинственных».

Задача Мартына приобретает значение сакральной сверхзадачи. Она реконструирует, подчиняет себе мир героя, который в его глазах теряет прежние оценочные критерии. Для персонажей пространства общественного смысл задачи неясен. Дарвин говорит Мартыну: «Я только не совсем понимаю, зачем это все».

Вместе с тем в романе заявлен «зримый» маршрут героя. Мартын говорит Дарвину: «…я собираюсь нелегально перейти из Латвии в Россию […] на двадцать четыре часа, – и затем обратно».

В романе «Подвиг», как и в поэмах Гомера и Вергилия, в образе главного героя символическая значимость преобладает над образной конкретностью. Моделью поведения заявляется геройство. «В науке исторической Мартыну нравилось то, что он мог ясно вообразить, и потому он любил Карляйля». Шотландский писатель Томас Карлейль (1795–1881) – автор знаменитой книги «Герои, культ героев и героическое в истории».

Личность Мартына фактически условна, что отражено в многократно повторяемых определениях его как «никто», «ничто», «инкогнито». Например, Соня говорит Мартыну: «У него (Бубнова. – Н.Б.) есть, по крайней мере, талант […] а ты – ничто…» Или в сцене традиционно конфликтной, когда Черносвитов, муж, застает жену с Мартыном. Ни муж, ни жена словно не видят его. Другой пример – последняя встреча Мартына с Дарвином, во время которой герой незаметно уходит из комнаты и из текста: «…Дарвин […] повернул голову. Но в комнате никого не было […] Никто не вышел. Дарвин подошел и глянул в угол. Никого». Укрытие героя за определениями «ничто», «никто» – отсылка к знаменитому эпизоду с Циклопом, от которого Одиссей спасается, остроумно назвав себя «Никто».

В «Подвиге», как и в моделирующих его поэмах, герой условно равен своему назначению, сюжет реализуется в пределах оппозиционных характеристик героя, где одна маркирует роль Мартына в мире реальном, профанном, зримом, а вторая – в пространстве мифологическом, сакральном, потаенном. Он – «изгнанник» и «избранник» («ничто не могло в нем ослабить удивительное ощущение своей избранности»). Бинарная характеристика отсылает к образу Энея.

Другая оппозиционная пара характеристик героя: «барчук» / «батрак». Соня говорит Мартыну: «Ты просто путешествующий барчук». На юге Мартыну, «ввиду полного обнищания, пришлось наняться в батраки». Эта характеристика – аллюзия на Одиссея: царь Итаки возвращается в свой дом в облике старика, нищего. В противоположность гомеровскому, герой «Подвига» нанимается в батраки в чужом краю, а в свой – возвращается барином, т. е. вольным человеком. Аналогично понимается и еще одно парное определение Мартына: будучи «потерянным странником» в изгнании, он возвращается «вольным странником» в Россию / Зоорландию.

2. Мифологическое пространство

Художественное пространство «Подвига» наделено признаками пространства мифологического. Оно таинственно и вещно, фантастично и реально, репетитивно и уникально, а главное – его отличает цельность общей картины мира.

В романе постоянно наблюдается характерное для мифа взаимодействие верхнего и нижнего миров. Медиатором является, как правило, герой. Мартын «смотрел на небесную реку, между древесных клубьев, по которой тихо плыл». Земной мир отражает высший – и наоборот. «Дорога была светлая, излучистая […] слева […] долина, где серповидной пеной бежала вода…»

Примечательно, что оценочные характеристики верха и низа в «Подвиге» переменчивы. Например, Мартын чуть не погиб летом, «едва не сорвавшись со скалы». Зиланов «спасся от большевиков по водосточной трубе» – тут обыгрывается пародийный синоним водного пути и вертикальный, направленный вниз маршрут спасения. В финале произведения его герой, вернувшись с юга, отправляется на север, в Зоорландию: географическое восхождение оказывается символическим спуском в инфернальное пространство.

Географическая карта романного мира у Набокова по аналогии с Гомером и Вергилием сочетает вымышленные и реальные названия. Но у Набокова реальные имена часто выдают себя за вымысел, а последний удачно гримируется под действительность. Приведу в качестве иллюстрации пару реальных названий городов на границе Латвии и России / Зоорландии, которые приводит Набоков и которые воспринимаются читателем как буквализация метафоры предстоящей казни героя. Грузинов показывает на карте: «…Режица, вот Пыталово, на самой черте…»