Читать книгу "Молитва нейрохирурга - Джоэл Килпатрик"

У меня в тот день была консультация в городе, и когда я вернулся в кабинет, то нашел сообщение от педиатра: состояние Анет изменилось. Я бросился к ней. Родители все время находились в палате.

— Ей лучше, — сказал отец с осторожной надеждой. — Она немного шевелит рукой и ногой и осматривается. Кажется, она следит за мной глазами.

Да, Анет открыла глаза. Она еще не вполне пришла в себя, но в «овощ» не превратилась. Она сохранила сознание и явно сражалась за жизнь, но ей нужна была наша помощь.

— Она хочет жить, — сказал я. — Мы должны ее поддержать.

Отец кивнул. Именно это он и хотел услышать.

Мы сделали три отдельных шунтирования и пустили кровь, которая собиралась в мозгу и вокруг, по другому маршруту. Люди из многих церквей и общин шли потоком, желая помолиться о ней. Друзья семьи учредили благотворительный фонд, чтобы оплатить медицинские издержки и бытовые траты, пока отец Анет не мог работать. Теперь мы все ждали, что будет с малышкой.

Прошел месяц. Ей становилось все лучше. Стало ясно, что она не просто выживет. Все утраченные способности тоже могли восстановиться. Физиотерапия возвращала ей былую подвижность. Молчала она долго, несколько месяцев, но было видно, что ее ум остался таким же ясным: она отвечала на все вопросы, указывая на карточки со словом и картинкой. Та восприимчивая малышка, которую я когда-то встретил у себя в кабинете, снова была с нами.

Мама Анет вскоре родила здоровых двойняшек — мальчика и девочку — практически рядом с палатой дочки. В канун Рождества мы решили, что Анет уже вполне здорова и может отправиться домой. Родители забрали ее, устроив роскошный праздник. Она наконец-то познакомилась с братиком и сестричкой. Ее способности по-прежнему развивались. Спустя три месяца после операции она снова заговорила, еще через три — встала на ходунки, а через полгода стала ходить сама — правда, недалеко.

Когда мы снова встретились на контрольном осмотре, Анет по-прежнему была необычайно доверчивой и чувствительной. Впрочем, после операции она немного изменилась: стала увереннее в себе и смелее. Она заставляла себя снова ходить. Та воля к жизни, которую она явила после отключения дыхательной машины, теперь влекла ее к еще большим свершениям.

Изменились и родители Анет. Горе и боль показали обоим, насколько им нужен Бог. Увидев, как их поддерживают христианские общины, они перешли от жизни по инерции к жизни по вере, и эта вера могла выдержать ураган. На наших встречах они всегда говорили о том, что нового узнали о Боге. Казалось, кто-то подключил их к розетке и щелкнул выключателем. Несмотря на все трудности, с которыми мы преодолели болезнь Анет, эти события изменили их жизнь. Они смотрели на мир иначе — духовным зрением — и знали, что Бог был с ними рядом.

Я не раз пораженно замирал, когда видел, как Бог спасает детей из объятий смерти.

Я уже не смел винить Бога в равнодушии: сейчас я понимал, что это несправедливо. Он знал все. Я — только часть. Я мог только работать на пределе сил и всегда помнить, что Бог добр и милостив, — и говорить об этом другим. Мне могли не нравиться Его свершения; я мог не понимать, почему Он позволяет кому-то страдать или умереть, — но это решать Ему, а не мне.

И я не раз пораженно замирал, когда видел, как Он спасает детей из объятий смерти.

Вырванная из ада

Шарлотта училась на врача, работала в клинике на другом конце города и скрывала страшную тайну: ее муж Алан, здоровый и крепкий, беспробудно пил, бесился, тиранил жену и кричал на нее, не стесняясь дочери и сына, которым не исполнилось и трех лет.

Алан был классическим тираном. Что-то снедало его изнутри, и боль свою он вымещал на близких. Он грубил Шарлотте когда хотел. Звал ее уродиной. Изменял ей, причем не раз. Когда дочь положили в больницу, он заявился на операцию пьяным. В другой раз, когда из клиники, после операции, выписывали уже саму Шарлотту, Алан наорал на жену за то, что ему пришлось ее забирать.

Он бил ее больше года. Сгорая от стыда, Шарлотта скрывала побои, не смея показать — а может, даже поверить, — что у нее, охранявшей здоровье других, развился синдром избиваемой жены. Неспособная разделить свою тайну хоть с кем-то, она надеялась, что случится чудо и муж изменится к лучшему.

Однажды ночью, когда пьяный Алан рассвирепел, Шарлотта попыталась выгнать его из дома: она боялась за детей. Он пришел в бешенство, схватил ее за волосы и рывком сдернул с кровати. В сжатом кулаке остался клок волос, и у нее мелькнула мысль, что завтра придется весь день ходить в шапке, лишь бы на работе ни о чем не прознали. Она схватила детей в охапку, заперла дверь и легла спать — с дикой головной болью.

Утром она открыла глаза и поняла, что умирает.

«Тело было как кисель, — говорила она мне. — Я будто распадалась на куски».

Она с криком выбежала в коридор, потом решила, что это просто паническая атака, и вернулась в постель к детям.

Алан съехал через неделю. Пришлось — Шарлотта позвонила его родителям и пригрозила сообщить в полицию, если те не вмешаются. Тошнота и головные боли не только не прошли, но и ухудшились. Из-за них она уже едва могла встать с постели, не говоря уже о том, чтобы идти на работу. Дети видели, что маме плохо, но не понимали, что с ней. Друг отвез ее в неотложку, но компьютерная томография ничего не показала. Давление дико подскочило, но никто не знал, почему: о побоях Шарлотта молчала как партизан. Ей диагностировали офтальмологические мигрени, дали лекарство и отправили домой.

Дома все стало только хуже: ее стошнило, она упала на пол и ненадолго ослепла. Шарлотта впала в панику, и скорая помощь снова умчала ее в неотложку. Дети остались с соседкой.

На этот раз ей сделали МРТ — впрочем, снова напрасно. Домой она вернулась через два дня. Голова кружилась каждые полчаса. Потом Шарлотта падала и слепла. Она перевела детей на хлеб и воду — готовить не было сил. На работе натыкалась на стены. Исхудала так, что уже испугались коллеги.

В конце концов, уже не сомневаясь в том, что умирает, она попросила коллегу о помощи. Он посоветовал ей невролога, а тот назначил полное МРТ-сканирование. Шарлотта с детьми тем временем переехали к другу.

Снимки кое-что проявили: рассечение позвоночной артерии в обеих ветвях, идущих к мозгу. Иными словами, внутренний слой сосудистых стенок оторвался от наружного, и именно там, где обе ветви входили в заднюю часть головного мозга. Это опасное состояние. Оно может вызвать инсульт, необратимые повреждения мозга и даже летальный исход. Обычно такое случается, когда шею или спину травмирует внезапный резкий рывок. Шарлотту немедленно направили ко мне, ведь именно я занимался поражениями сосудов, ведущих к мозгу.

Мы встретились утром, у меня в кабинете. Она не могла ни на чем сосредоточиться даже ненадолго. Я задал ей ряд вопросов, но она слишком устала и даже не понимала, о чем я говорю и что вообще происходит.

— Я умру? — все время спрашивала она. — Вы можете это исправить? Мне есть зачем жить. У меня двое малышей. Я им нужна.