Читать книгу "Моя сестра Роза - Джастин Ларбалестьер"

– Я не на домашнем обучении. Я не амиш. У меня есть компьютер. Телефон. Планшет. – Мне хочется проорать, что я уже занимался сексом и употреблял наркотики, но это неправда, точнее, наркотики‐то употреблял, но это впервые случилось пару секунд или минут назад, или сколько там на самом деле прошло времени. – Я атеист и верю в социальную справедливость и равенство для всех, вне зависимости от цвета кожи, пола, сексуальной ориентации и всего прочего. Я всего лишь не знаю, что такое «Полярный экспресс»! Что это такое?!

Они хохочут. Мне страшно хочется на них наорать, но тут вдруг я чувствую, как их смех проникает в меня, щекочет изнутри, и уже сам не могу сдержать хохот. Мы хохочем так сильно, что перехватывает дыхание.

– Это мультфильм, – наконец выдавливает Вероника, вытирая слезы. – Ужасный, уродливый, отвратительный мультфильм.

– И все‐таки, – спрашиваю я, когда все наконец успокаиваются, – как зловещая долина связана с Розой?

Я тут же жалею, что спросил. Мне было так весело.

– А, – говорит Лейлани, – ну да. Она как будто из зловещей долины. Как будто бы она учится быть человеком, но еще не до конца научилась. Кажется, что у нее на коже нет пор. И эти жуткие глаза. И то, как она смеется и улыбается всегда на какую‐то долю секунды позже, чем все остальные. Если честно, Че, у меня от нее мурашки по коже.

– Ого, – говорит Вероника, – мне надо с ней познакомиться.

– И мне тоже.

– Если нажать на кнопку у нее на спине, – говорит Лейлани, – она начнет танцевать.

Я смеюсь.

– Она и правда танцует! Она стала учиться чечетке, когда посмотрела какой‐то фильм с Ширли Темпл. Все всегда ей твердят, что она на нее похожа. – Я тут же вспоминаю, что Лейлани об этом знает. Сеймон и Роза ходят в одну танцевальную школу.

– Ширли Темпл – самый жуткий белый ребенок в истории. – Лейлани вздрагивает.

– Кто такая Ширли Темпл? – шепчет Вероника.

– Эти театральные актеры никогда ничего не знают. Как тебя вообще взяли работать в кинотеатр, а, Ронни? – спрашивает Олли. – Ты в своей жизни видела хоть один фильм?

Вероника закатывает глаза:

– Мы, люди театра, слишком далеки от ваших плебейских развлечений.

– Говорит человек, снявшийся в «Законе и порядке».

– Я была ребенком! К тому же в нем снялись все актеры мира!

– Жаль, что это уже не так, – говорит Олли. – Почтим минутой молчания память величайшего работодателя всех недооцененных актеров Нью-Йорка.

– Да ради бога, Олли, это шоу закрыли сто лет назад.

– Майе тоже не нравится Роза, – говорю я. – Но Сеймон она нравится. У них всегда были разные друзья?

– Нет. Роза первая, с кем дружит только одна из них. Майе не по себе, когда она остается в одной комнате с Розой. Она сказала Сеймон, что с Розой что‐то не так, что Сеймон нужно держаться от нее подальше. А Сеймон ей ответила, что лучше бы она умерла. Когда я стала ее расспрашивать об этом, она и мне тоже сказала, что лучше бы я умерла.

Олли издает жуткие звуки и подхихикивает. Ничего смешного.

– Какой ужас, – говорит Вероника. – Сколько Розе лет?

– Десять, – отвечаю я. И смотрю Лейлани прямо в глаза. Она не отводит глаз. Мы долго, очень долго, может, несколько часов смотрим друг на друга, и я уже готов все ей рассказать, вывалить на нее все свои опасения насчет Розы.

Мне кажется, что Лейлани все понимает, так же как Джорджи. Если я ей расскажу, мне станет гораздо легче.

– Мне нужно съесть сэндвич с омаром, – объявляет Лейлани. – Кто со мной?

Момент упущен.

Глава девятнадцатая

Я добираюсь до дома только к четырем утра. Вместо того чтобы сразу лечь спать, я пишу в дневник. Из меня рекой текут слова. Интересно, я все еще укурен? Или просто пьян? Когда мы начали пить?

И если я ни в чем не уверен, значит, я уже протрезвел или, наоборот, все еще пьян? Я сползаю со стула и пробираюсь к кровати, стаскиваю ботинки, куртку, влезаю под одеяло, закрываю глаза.

Утро. Я не могу разлепить веки, их словно склеило сном. Язык липнет к нёбу. На миг мне кажется, что я снова оказался в самолете. Я жадно пью. Язык перестает прилипать, но зато я чувствую ужасное послевкусие от всего, что я вчера пил, ел и курил. Я тащусь в ванную. Орудую зубной нитью, тщательно чищу зубы. Полощу рот, пока бутылка с ополаскивателем не пустеет до половины. Умываюсь, вытираю лицо, наношу крем от прыщей, снова пью. Достаю телефон. Сообщений тьма-тьмущая.

Я спускаюсь вниз, морщась всякий раз, когда слышу, как скрипят ступеньки. Раньше я не замечал, что они скрипят.

– Ты вчера поздно вернулся, – говорит Дэвид.

Он сидит за барной стойкой с чашкой кофе.

– Где Салли и Роза? – спрашиваю я, взгромождаясь на стул напротив него.

– Завтракают с двойняшками, Лизимайей, Джином и их няней. Опять забыл, как ее зовут.

– Ты знал, что au pair означает «равный»? – произношу я, прежде чем мой мозг успевает включиться. Не очень‐то она равная, раз Дэвид не может запомнить ее имя.

– Хм, – отвечает Дэвид. – Они вернутся после завтрака. Ты похож на труп.

– Лейлани ужасно на меня влияет. – У кофе мерзкий вкус. Надеюсь, все дело в том, что я переборщил с ополаскивателем.

– Ну-ну.

– Это нотация?

Дэвид смеется:

– После того как ты впервые в жизни провел ночь как самый обычный подросток?

– Я хотел узнать, как на меня повлияют наркотики и алкоголь. Испытать на себе то, что с незапамятных времен делают все подростки.

– Подростки – недавнее изобретение, – замечает Дэвид, улыбаясь, потому что именно так любит говорить Салли. – И как тебе наркотики и алкоголь?

– Сейчас или вчера ночью?

– Вчера ночью.

– Вчера мне было весело и странно, я вел забавные разговоры и ел больше, чем когда‐либо в жизни.

– В это я точно не поверю.

– Я о вредной еде. Сейчас я чувствую себя отвратительно. Ужасно противное ощущение от дыма в легких. Я не могу нормально думать и хочу забраться обратно в кровать.

– Ты ведь не выспался.

– Решил не спать дольше. Схожу в спортзал и проверю, насколько сильно пострадали мои рефлексы.

– Я думаю, очень сильно. Ты настолько четко отлаженный механизм, что у тебя наверняка сорвало пару винтов.

– Похоже, ты доволен. – Мне приходится очень внимательно следить за разговором, иначе смысл слов Дэвида от меня ускользает и я не успеваю сконструировать уместный ответ.

Дэвид включает свою самую ослепительную улыбку, с ямочками и всем остальным.