Читать книгу "Мадам будет в красном - Людмила Мартова"

– А хотя бы примерно. – Лавров сейчас был похож на гончую, наконец-то взявшую следу.

– Примерно давайте попробуем. Календарь какой есть?

– Я принесу, – вскочила старушка-соседка с табуретки. – У меня есть календарь, церковный.

За следующие двадцать минут выяснилось то, что Лавров с Зубовым уже поняли без всякого календаря. Звуки, которые слышал сосед снизу – шаги над головой и шумящая в ванне вода, возникали приблизительно в те же самые даты, когда случались расследуемые сыщиками убийства. И это вызывало все новые и новые вопросы, которые им очень хотелось бы задать Евангелине Бердниковой.

* * *

С самого утра у Липы болела голова. Не сильно, скорее тупой ноющей болью. Боль не причиняла страданий, но отвлекала и мешала совершать привычные действия: помочь маме принять душ, сварить кашу, покормить маму, поесть самой, заварить свежий чай, выпить его в тишине прохладной кухни, маленькой, тесной, давно требующей ремонта.

Как так получилось, что обитатели этой квартиры никогда не были по-настоящему счастливы? Кто виноват в том, что никогда не было в их доме покоя? Мама, родившая дочь без мужа и вышедшая замуж за Сергея Бердникова не по любви, а лишь из чувства долга, да еще, пожалуй, из жалости? Мария Ивановна действительно жалела своего бывшего соседа, доброго, непьющего, безотказного мужика, похоронившего жену и оставшегося с двумя дочками на руках.

Чего искала мама в этом странном, болезненном браке, в котором она взвалила на свои плечи такую непосильную ношу? Уж точно не покоя и любви. Никогда Сергей не любил Марию Ивановну. Лишь уважал, да и благодарен был безмерно. Любила ли мама его? Странно, но Липе никогда не приходило в голову задать этот вопрос. А сейчас уже и не спросишь, чтобы понапрасну не расстраивать.

Словно подслушав дочкины мысли, Мария Ивановна появилась в дверях кухни. Ну надо же! А Липа и не слышала, как она подошла, стуча по коридору палкой. Вот как сильно погрузилась в себя! Нехорошо это, неправильно.

– Тебе что-нибудь надо, мама? – ласково спросила Липа, вставая с табуретки.

– Нет, захотела на тебя посмотреть, – ответила Мария Ивановна, и Липа невольно отметила, что речь ее становится все лучше и разборчивее. Может, и впрямь получится справиться с последствиями проклятого инсульта, который в очередной раз поделил их жизнь на «до» и «после».

– На мне ведь узоров нету и цветы не растут, – пошутила Липа, к месту ввернув фразу из маминого любимого фильма. – Что на меня смотреть?

Она снова уселась на табуретку и взяла в руки кружку с горячим чаем. Мама аккуратно примостилась на другую табуретку, прислонила палку к столу, подперла лицо руками, внимательно разглядывая дочь.

– Доченька, ты извини за вопрос, но все же. Что у тебя со Стасом?

Липа от неожиданности фыркнула, чай пролился ей на колени, она судорожно закашлялась и подцепила ногтями мокрую ткань приставшего к коленкам халата. Горячо!

– Мама, ну ты тоже спросишь, – воскликнула она, вновь обретя способность говорить. – Что у меня может быть со Стасом? Он мой коллега и друг, готовый прийти на помощь, когда я его об этом прошу. Вот и все. И не придумывай ты ничего. Я тебя очень прошу!

– Да я и не придумываю. – Мария Ивановна пожала плечами. – Я все и так вижу. Гораздо яснее, чем ты сама. Хоть я у тебя уже старая и больная, но из ума пока не выжила. Не будет мужчина таскать на себе полупарализованную мать женщины, которую не любит. Нет таких дружеских чувств, которые заставили бы его это делать, да еще и регулярно. Ты вспомни, как он нам в первые месяцы моей болезни помогал, да и сейчас регулярно ко мне заезжает, между прочим. Правда, не думаю, что из-за меня.

– Правда? – Липа опять чуть не поперхнулась и отставила чашку в сторону, решив пока прервать неудавшееся чаепитие. – Я не знала. В смысле, я не знала, что он к тебе приезжает.

– Да. Пару раз в месяц заглядывает. Когда ты на дежурстве в основном. Мы с ним пьем чай, разглядываем твои детские фотокарточки и разговариваем.

– О чем же, могу я узнать?

– Да в основном о тебе. Ни одна другая тема его особо не интересует, – улыбнулась мама. – Липушка, ты можешь мне не верить, но Стас действительно тебя любит. И ты будешь неправа, если не ответишь на его чувство.

– Оставь мама, – Липа повысила голос, но тут же устыдилась. Негоже это, кричать на больную мать, которая к тому же желает своей дочери только добра. – Меня уже один раз в этой жизни любили, и мы обе знаем, чем это закончилось. Ничему подобному в моей жизни я больше произойти не дам. Говорят, что тот, с кого один раз сняли скальп, второй раз не дастся.

– Наверное, я должна была раньше начать этот разговор, – печально сказала мама, – но мне все казалось неудобным лезть в твою жизнь. Тем более дипломированный психиатр у нас ты, а не я. Я всего-навсего участковый педиатр. Но даже я, с моим скромным опытом, могу сказать тебе, что нельзя бесконечно лелеять внутри старые обиды и уж тем более позволять им влиять на твою нынешнюю жизнь. Та история с Борисом, – Липа попыталась что-то сказать, но Мария Ивановна остановила ее властным движением руки, – не прерывай меня, я и так слишком долго молчала. Так вот с истории с Борисом уже прошло пятнадцать лет, вполне достаточный срок, чтобы перестать пережевывать собственные страдания. Меня удивляет, почему твой Лагранж тебе этого так и не объяснил.

– Он пытался, – Липа нашла в себе силы улыбнуться. – Но я же у тебя непослушная, мама. Франц Яковлевич и так сделал для меня очень много. Он вернул мне силы жить, и не его вина, что вкус жизни возродить так и не сумел.

– Ты трусиха, – в голосе мамы звучала глубокая печаль, – настоящая трусиха, которая боится снова испытать боль. Но боль – это одна из составляющих жизни. Но ты не желаешь этого понимать и бежишь от чувств, ломая тем самым жизнь не только себе, но и Стасу. Он же любит тебя, действительно любит. У тебя еще могут быть и семья, и дети. Тебе всего тридцать восемь, совсем не возраст для того, чтобы похоронить себя заживо.

– Мама, я не хочу иметь детей, – глухо сказала Липа и вдруг заплакала, не думая о том, что расстраивает маму. – Точнее, хочу, но не могу. Ты же все знаешь. Ляля покончила с собой, и, по крайней мере, у одной ее дочери отклонения передались по наследству. А я… Я тоже пыталась наложить на себя руки. И если бы не Лагранж, думаю, рано или поздно преуспела бы в этом. Я не хочу такого проклятия своим детям.

– Господи! Как тебя на работе-то держат, да еще завотделением! – притворно удивилась Мария Ивановна. – Дипломированный врач, а несешь такую чушь. У Ляли была шизофрения, клинически диагностированная, но ни у одной из ее дочерей этот диагноз так и не был подтвержден. А ты… Ты тогда просто отчаялась. И твой поступок был совершен по глупости и слабости, а вовсе не из-за болезни. И, кстати, если бы это было не так, то Франц Яковлевич ни за что бы не «отмазал» тебя от лечения.

– Мама, – несмотря на всю серьезность разговора, Липа все-таки рассмеялась, не удержавшись, – откуда у тебя такой лексикон?