Читать книгу "Лесной маг - Робин Хобб"

Простая жизнь, состоящая из подъемов, работы и возвращения в постель, заключала в себе своего рода покой. Ежедневный физический труд оказался не таким тяжелым, как мои занятия в Академии. Иногда я спрашивал себя, как живут другие люди. Неужели они тоже встают, работают, едят, ложатся спать и практически ни о чем не думают? Должен признаться, что такая простая жизнь меня даже привлекала.

Когда прошла неделя, а я так и не услышал никаких новостей от сержанта Дюрила, однажды ближе к вечеру я зашел к нему. Он открыл дверь на мой стук и первым делом выпалил:

— Ты не сказал, что тебя вышвырнули из Академии из-за того, что ты жирный!

Я не мог понять, что его разозлило — несправедливость по отношению ко мне или что я об этом умолчал.

— Потому что это неправда, — спокойно ответил я.

Он молча смотрел на меня.

— Меня отчислили из Академии по настоянию доктора Амикаса. Никто меня не вышвыривал. Он пришел к выводу, что в своем нынешнем состоянии я не смогу служить в королевской кавалле. Если мне удастся вернуться в прежнюю форму, я смогу продолжить занятия.

Я не был в этом уверен, но мне оставалось лишь цепляться за надежду, чтобы не утонуть в отчаянии.

Дюрил отошел от двери и поманил меня внутрь. День стоял жаркий, и в комнате было душно, несмотря на открытую дверь. Я занял место за его столом.

Сержант медленно сел напротив меня.

— Я был горд тем, что ты учишься в Академии, — проговорил он. — Для меня было очень важно, что ты стал одним из них, что ты там, что ты знаешь не меньше, чем любой из этих расфуфыренных городских мальчишек, и я приложил к этому руку.

Его слова меня удивили. Мне даже в голову не приходило, что мой успех может означать личную победу для сержанта Дюрила.

— Мне очень жаль, — тихо проговорил я. — Я справлялся, пока со мной не случилось это. Когда я вернусь в прежнее состояние и продолжу учиться, обещаю тебе, ты сможешь мной гордиться.

Словно его первое признание приоткрыло прежде запертую дверь, он вдруг добавил:

— Ты не писал мне. А я вроде как надеялся получить от тебя весточку.

Эти слова удивили меня еще сильнее.

— Мне казалось, ты не умеешь читать! — сказал я и поморщился — так резко прозвучали мои слова.

— Я мог попросить кого-нибудь прочитать его мне, — раздраженно ответил он и, помолчав, добавил: — Я отправил тебе письмо. Когда узнал, что ты заболел и едва не умер.

— Я знаю. Оно пришло перед самым моим отъездом домой. Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — сдержанно ответил он и, отвернувшись, проговорил: — Я необразованный человек, Невар. Как тебе известно, я даже не настоящий сын-солдат, рожденный для службы в армии. Я всему учился сам, и это было совсем не просто, но я постарался передать тебе свои знания. Я хотел, чтобы ты стал офицером, который, ну… понимает, что на самом деле значит быть солдатом. Не из тех, кто сидит в своей палатке и приказывает другим пойти и сделать то, что он не может или не хочет делать сам. Кем-то, кто знает, как прожить несколько дней без воды для себя и своей лошади, кто сам почувствовал, что такое солдатские пот и соль. Ты мог бы стать хорошим офицером.

Вот еще один человек, чьих ожиданий я не оправдал. У меня сжалось сердце, но я постарался не показать, как мне больно.

— Ты не зря тратил время, сержант. Я не собираюсь отказываться от военной карьеры. Даже если мне придется пойти в армию простым солдатом, я сделаю все, чтобы подняться до офицера. Я так решил.

Договорив, я вдруг с удивлением понял, насколько я серьезен.

Он искоса посмотрел на меня.

— Ну, думаю, большего я просить не могу, Невар. — Неожиданно он улыбнулся, довольный собой. — И думаю, ты не можешь просить от меня большего, чем я уже для тебя сделал. Как насчет прогулки верхом?

— Не против, а куда мы поедем? — спросил я.

Его улыбка стала еще шире.

— Увидишь.

Он прошел в другую комнату и вскоре вернулся с набитыми седельными сумками, перекинутыми через плечо. Я хотел спросить, что в них, но знал, что он наслаждается постепенными объяснениями, и промолчал.

Я уже довольно давно не садился на Гордеца. Он всегда отличался резвым нравом и с удовольствием дал себя оседлать. Дюрил взял себе серого мерина. Затянув подпруги, мы переглянулись и одновременно сделали знак «Держись крепко». Я боялся, что скоро это станет пустым ритуалом, наделенным не большей силой, чем желуди, которые некоторые солдаты носят с собой в надежде, что те помогут им в конце дня найти тень для отдыха. Мы сели в седла, Дюрил направился вперед, я последовал за ним.

Мы выбрались на дорогу, идущую вдоль реки, и некоторое время ехали на восток, пока Дюрил не свернул на пыльную разъезженную тропу. Мы поднялись на невысокий холм, и я увидел вдалеке деревушку беджави. Скальный выступ давал ей хоть какое-то укрытие от степного ветра. Рядом с камнем росли кусты и даже несколько деревьев. Отец сам выбрал это место для деревни, его люди построили дюжину домов, стоящих двумя ровными рядами. Примерно в два раза больше обычных для беджави шатров окружало здания.

— Мы туда едем? В деревню беджави.

Дюрил, не сводя с меня глаз, молча кивнул.

— Зачем?

— Поговорить с кидона.

— В деревне беджави? Что им там делать? Кидона и беджави — исконные враги. Кроме того, кидона не живут в деревнях. Беджави поселились здесь лишь потому, что отец построил ее для них, а им было некуда идти.

— И это был потрясающий успех, верно? — не без иронии проговорил Дюрил.

Я знал, что он имел в виду, и все равно был слегка потрясен тем, что он позволил себе сказать об отце что-то неодобрительное, пусть и в очень мягкой форме.

До того как Герния начала расширять свои владения, жители равнин были кочевниками. Разные племена следовали разным обычаям. Одни выращивали коз и овец. Другие следовали за стадами оленей по равнинам и плоскогорьям, добавляя к их мясу плоды садов, которые они сажали в одно время года, а в другое собирали урожай. Некоторые строили временные землянки вдоль реки, не беспокоясь из-за того, что им не суждено простоять долго. У них почти не было городов или того, что в нашем понятии являлось бы городами. Они воздвигли несколько монументов вроде Танцующего Веретена. У них имелись постоянные места встреч, где они собирались каждый год, чтобы обменяться товарами, обсудить браки или перемирия, но по большей части они кочевали. С точки зрения гернийцев, это означало, что равнины остаются пустым пространством, никому не принадлежащим и почти не используемым племенами, кочевавшими по проложенным поколения назад маршрутам. Отличные земли, ждущие, когда придут люди, поселятся на них и возьмут у них все, что они способны дать. Подозреваю, что жители равнин относились к этому иначе.

Наши «прирученные» беджави, как называл их отец, стали экспериментом, который сокрушительно провалился. У отца были самые лучшие намерения. Когда он решил их спасти, в племени оставались в основном женщины, дети и старики. Прежде они разводили скот; чтобы их покорить, следовало лишь уничтожить их стада и поколение взрослых мужчин. Лишившись привычного образа жизни, беджави превратились в воров и попрошаек. Отец дал им кров. Далеко не все захотели отказаться от древних обычаев в обмен на то, что он им предложил. Отец же подкупил их обещанием, что он не позволит им голодать. Он приказал построить для них деревню, два ряда простых, надежных домов. Дал две упряжки быков, плуг и зерно для посева.