Читать книгу "Забыть нельзя помнить - Агата Горай"

Около десяти мотоциклов лежат и стоят на берегу, как и приблизительно такое же количество велосипедов, среди которых я узнала нужный. Еще я насчитала три легковых авто, окна и двери двух из которых нараспашку, из них звучат абсолютно разные песни, хотя присутствующих на коллективной попойке молодых людей это абсолютно не смущает. Кто-то поет, кто-то продолжает пить, кто-то пляшет, – все при деле, а тот, кто мне нужен, обхаживает не слишком красивую и умную (наверное, это его любимый типаж) Люсю Кулакову, которая старше его на пару лет. Однозначно подогретая спиртным девушка не помнит себя от счастья. Она сияет, наслаждаясь мужским вниманием.

– Привет! – Я здороваюсь звонко, весело, уверенно и нахально, абсолютно в чуждой мне манере. – Не помешаю?

В глазах Люси мелькнули молнии, в глазах Кости удивление, в приятном смысле этого слова, такое, как если бы перед нашкодившим котом вдруг поставили ведро со сливками.

– Привет, – довольно протягивает Костя, а Люся просто кивает. – Сколько лет, сколько зим! Как на курорте? Нам так не жить, простым смертным, – всю зиму на морском побережье бока греешь. А у нас тут все как обычно. Как видишь.

Ясно. Оказывается, для жителей нашего поселка существует легенда о том, как избалованную дочь Фюрера и главы их населенного пункта отправили на всю зиму в санаторий. Мамочка молодец! Просто актриса! «Репутация – это наше все, а опозориться мы всегда успеем», – вдруг вынырнуло в голове.

– Да уж вижу. – Моя улыбка становится шире и ярче Люсиной, и Костя в считаные секунды теряет к ней остатки интереса, а та, в свою очередь, остатки спокойствия и без лишних слов, на одних эмоциях, убегает.

Рука Кости легко и просто сменяет одну талию – другой. Он легонько притягивает меня к себе, я начинаю задыхаться от запаха сигарет и алкоголя, но продолжаю мило улыбаться.

– А ты изменилась. Повзрослела?

– Еще бы. Как ни крути, а все же уже не девочка.

– Точно.

Самодовольная улыбка заводит меня с полоборота, и я готова перерезать глотку этому скоту прямо здесь, но нарушать обещания не в моих правилах. Я не так воспитана.

– Как насчет прогуляться в места менее людные и более родные? – неумело пытаюсь кокетливо хлопать ресницами, может, это вовсе не соблазнительно, но я чувствую в себе силу и мощь самых обворожительных дам планеты. «Быть толстой не страшно, страшно чувствовать себя таковой и поэтому не любить» – спасибо Прокоповне, которая давно выучила меня искусству себялюбия. Да и выглядела я в этом ярком наряде, который скрывал многие мои недостатки, просто отлично. И пылающий цвет волос меня сегодня радовал, и искрящиеся ненавистью глаза – потрясающе дополняли образ.

– Я только «за»! Причем обеими руками.

Это была победа. Чистая победа похоти над любыми другими инстинктами и потребностями.

Костя схватился за свой велосипед. Не говоря никому ни слова, никем не замеченные (каждый озадачен личным праздником), мы неторопливо покинули пьяное побережье.

– Спешить не нужно, а то ведь до ночи далеко, и на ферме еще могут быть работники, – подбирая с земли слюни, сообщает Костя.

И что только раньше я находила в этом откровенном уроде? Абсолютно жуткие зубы, ужасающая худоба и черные глаза навыкате, – что в этом магического?

– Я не против неспешной прогулки. – Я покладиста, как всегда, хотя мне тяжело дается каждый шаг, проделанный рука об руку с этим типом.

Костя пытается затеять разговор, но я не настроена на беседы, ни к чему ему знать, «как все-таки на курорте» и «сколько у меня там было парней». Я старательно веду разговор в виде вопрос – вопрос, он мне – а я, не утруждая себя ответом, ему. В Костины рассказы о собственной жизни я не вникаю, реагирую на них как на любой фоновый шум – никак, есть и есть.

Уже в нескольких шагах от фермы мне становится не по себе. Запах дерьма практически подкашивает ноги, а вид старого здания, в котором нынче не живут рогатые, заставил притормозить.

– Что-то не так? – Костя испуган не на шутку. Уж не знаю, что в моем лице ему удалось увидеть, но вопрос звучал неподдельно испуганно. Быть может, он просто переживает, что я дам задний ход и оставлю его ни с чем, да еще и с Люсей контакт разрушила.

– Ничего. Все нормально. – Интересно, как чувствует себя этот урод, подходя к месту преступления? Сожалеет ли о том, как поступил со мной? О том, что бросил умирать? Интересно, он хоть вспоминает об этом? – Идем.

Сглатываю. Незаметно выдыхаю. Уверенно обгоняю Костю, чтоб попасть в «любовное гнездышко» первой. Стоит мне оставить за плечами вход, как меня начинает колотить, будто кто-то невидимый пытается вытряхнуть из меня всю душу. Пробивает мелкая дрожь, начинает тоннами литься пот, бесконечно тошнит. Я уже не уверена в своей затее, так мне плохо, и в голове проносятся мамины слова: «Случилось то, что случилось, что уж теперь. Нужно жить дальше». Но стоит мне пристально посмотреть на одну из белых стен – состояние нормализируется, а душу наполняет ледяной холод и безразличие. Перед глазами беленная известкой стена, в ушах чье-то прерывистое дыхание, между ног болезненное движение, а затем вспышка – я вижу улыбающегося Костю. Мрак. Наверное, все убийцы способны на подобное злодеяние только по причинам внутреннего умирания. В тебе нет ничего, что заставит отпустить жертву, сжалиться, внутри ты сам давно уже труп, и требовать от себя человеческих эмоций и благоразумия глупо.

Костя в сарай не входит, а влетает. Набросившись на меня, будто изголодавшийся по мышам коршун, мгновенно прижимает к знакомой до боли стене. Его руки хаотично передвигаются по всем многочисленным выпуклостям моего тела. Его рот скользит по лицу, шее, ложбинке между грудей. Он практически задыхается от возбуждения, а я ничего не чувствую, стою у стены каменной глыбой. Но недолго.

– Кира… Кира-а-а… Какая же ты стала! Как от тебя приятно пахнет… Какая ты сладкая девочка… Кира-а-а…

Рука все делает сама. Я и сообразить не успеваю, как спустя всего несколько секунд холодное острое лезвие легко вонзается в тонкую шею Кости. Мне в лицо брызгает горячая жидкость, а мамин плащ безнадежно испорчен. В глазах Кости ужас и непонимание. Схватившись за рукоять ножа, он пятится назад. Я не успеваю перерезать глотку до конца, но удар пришелся куда надо – в сонную артерию, и шансов остаться в живых у Калюжного нет.

– За что? За что ты так со мной? – звучит хрипло и обреченно, а с глаз парня срываются слезы.

– А ты со мной «за что»? Прости, что не подохла в ноябре. Нужно было меня добить, довести дело до конца! Как видишь, я выжила. А тебе это едва ли удастся, – не сдвинувшись с места, шепчу я, в то время как Костя уже лежит на грязном цементе, по которому когда-то прошлись сотни копыт и все еще виднеются темные пятна – следы случайно «брошенных мин».