Читать книгу "Частная жизнь русской женщины XVIII века - Наталья Пушкарева"

Разведение огня, прогревание русской печи, ежедневная стряпня на всю семью требовали от хозяек ловкости, умения и физической силы. Ели в крестьянских семьях из одной большой посудины — чугунка или миски, которые ухватом ставились в печь и им же вынимались из нее: юной и слабой здоровьем невестке с таким делом было непросто управиться — в этом легко убедиться, разглядывая изображения крестьянского обеда в зарисовках сына придворного конюха И. А. Ерменева («Обед», «Крестьяне за обедом») и И. Я. Меттенлейтера («Деревенский обед», 1786 г.).[516] Старшие женщины в семье придирчиво проверяли соблюдение молодухами традиционных способов выпечки и варки. Всякие новшества встречались враждебно или отвергались. Но и молодухи не всегда с покорностью сносили излишние притязания со стороны родственников мужа. Они отстаивали свои права на сносную жизнь: жаловались, убегали из дому, прибегали к «колдовству».[517]

В осенне-зимний период все женщины в крестьянском доме пряли и ткали на нужды семьи. Когда темнело, усаживались вокруг у огня, продолжая разговаривать и работать («сумерешничали»). И если другие домашние работы падали в основном на замужних женщин, то прядение, шитье, починка и штопка одежды традиционно считались занятиями девичьими. Подчас матери не выпускали дочерей из дому на посиделки без «работы», заставляя брать с собой вязание, пряжу или нитки для размотки.[518]

Несмотря на всю тяжесть повседневной жизни крестьянок, в ней находилось место не только будням, но и праздникам — календарным, трудовым, храмовым, семейным. Весело отмечались Святки — с гаданьями, игрой в снежки, колядованием, ряжеными в костюмах и масках. Ряженые женщины чаще всего изображали барынь и цыганок. По части веселья со Святками успешно соперничала Масленица, знаменитая гостеваниями с блинами, катаниями на лошадях и с гор на санках: «…Бабы и девки, засевши целыми кучами, чуть не одна на другую, разряженные и приглаженные, катились с песнями». Излюбленным масленичным состязанием молодежи, в котором принимали участие и девушки, были прыжки через костер. Завершалось празднование Масленицы изобильным угощением блинами. На Троицын день (50-й после Пасхи), в начале лета, девочки и девушки водили хороводы, играли в горелки и русалки, гадали. Исполнение торжественных обрядов, приуроченных к началу или окончанию сева, жатвы, первого выгона скота, также скрашивало будни крестьянок;[519] по словам автора «Дневных записок» (1768 г.) Ивана Лепехина, они «облегчали труд простым своим пением».[520]

Крестьянские девушки, да и молодые замужние женщины нередко участвовали в вечерних гуляньях, посиделках, хороводах и подвижных играх, где ценилась быстрота реакции. «Считалось большим срамом», если участница долго водила в игре, где надо было обогнать соперницу. Поздним вечером или в ненастье подружки-крестьянки (отдельно — замужние, отдельно — «невестящиеся») собирались у кого-нибудь дома, чередуя работу с развлечениями.[521]

В деревенской среде больше, чем в какой-либо другой, соблюдались обычаи, выработанные поколениями. Русские крестьянки XVIII — начала XIX в. оставались их главными хранительницами. Новшества в образе жизни и этических нормах, затронувшие привилегированные слои населения, особенно в городах, оказали очень слабое влияние на повседневный быт представительниц большей части населения Российской империи.

Глава VI

«Не люб муж — да куды его деть?»

Прекращение замужества и право женщины на развод

Во-первых, прекратить брак могла смерть одного из супругов («Жена связана законом, доколе жив муж ее. Если же муж ее умрет, свободна выйти за кого хочет…»). С XVIII в. связаны значительные изменения в институте вдовства. По указу 1714 г. ликвидировались все различия в землевладениях и вдовы получили право и на значительную часть недвижимости, и на вдовье обеспечение (в петровское время его называли «вдовьим пенсионом»).[522] Если после смерти мужчины выяснялось, что сразу несколько женщин претендуют на роль вдовы, то законодатель должен был определить, какая из них является законной женой — ей и полагалось вдовье обеспечение.[523] За четвертой женой (даже если были дети) статус вдовы не признавался. Со второй четверти XVIII в. возникла практика помещения вдов в монастыри (во времена Анны Иоанновны был введен, правда, возрастной ценз для таких женщин: «не ниже 50 лет, или увечные, или собственного пропитания не имеют»).[524]

Во-вторых, способом прекращения брака — и весьма распространенным — было пострижение от «живого» мужа, символизировавшее смерть: не физическую, а мирскую. При этом уход в монастырь при живом муже рассматривался в XVIII в. как посягательство на святость брачных уз. Иначе трудно объяснить введение возрастного ценза: постригать стали только после 50–60 лет и в случае, если дети от брака достигли совершеннолетия. Разрешение в таком случае должен был давать Синод. Петр I и последовавшие за ним правительницы неодобрительно относились к уходу в монастырь молодых, здоровых людей.[525] Многие русские юристы XIX в. видели в пострижении не прекращение брака само по себе (этой точки зрения придерживался, например, крупнейший специалист по Кормчим книгам А. С. Павлов), а лишь повод к разводу (так полагали А. И. Заговорский, К. П. Победоносцев, А. А. Завьялов).[526]