Читать книгу "Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов - Пьер Алексис Понсон дю Террайль"

— Да вы с ума сошли! — крикнул король, топнув ногой.

— К сожалению, нет, государь! Могу даже сообщить вашему величеству, что герцогиня Монпансье уже сделала очень хорошее приобретение: она запаслась прелестными золотыми ножницами, которыми король Генрих Третий будет пострижен в тот момент, когда священная лига объявит его лишенным трона, провозгласив королем Генриха Лотарингского, герцога Гиза!

Король вскрикнул и с явным ужасом отступил на шаг назад. В тоне наваррского короля было что-то, что внушало его кузену доверие, и Генриху Валуа уже казалось, что его волос касается холодный металл ножниц герцогини.

Генрих Наваррский взял его за руку и продолжал в тоне глубочайшей убежденности:

— Подумайте сами, государь: я, гугенот, явился сюда, в самый центр католицизма, полагаясь лишь на благородство потомка святого Людовика, нашего общего предка. И такой явной опасности я подверг себя лишь для того, чтобы предупредить ваше величество о грозящей вам неминуемой опасности. Неужели даже после этого я не заслуживаю доверия? Нет, государь, если вы дорожите троном, вы не захотите оттолкнуть от себя маленький, но храбрый народ, с помощью которого вы будете в состоянии осадить лотарингцев и испанцев! А теперь прощайте, государь, или — вернее — до свидания! Вашему величеству известно, где я остановился; если вам угодно будет еще раз увидеться со мною, только дайте знать, и я сейчас же явлюсь. А пока я хочу дать вам возможность обдумать мои слова на досуге! — И, поцеловав королевскую руку, Генрих Наваррский удалился через ту же потайную дверь, через которую его провел конюший Фангас.

Оставшись один, Генрих III принялся размышлять. Неужели кузен все-таки сказал правду? Неужели дело действительно обстоит так?

Шум чьих-то осторожных шагов заставил короля оторваться от дум и поднять голову. Перед ним был Келюс.

— А, это ты! — сказал Генрих.

— Да, государь.

— А где ты был?

— Вот за этой дверью.

— Значит, ты слышал?

— Все, потому что интересы вашего величества — мои интересы!

— Значит, ты знаешь?

— Я знаю, что только что ваше величество осмелился интриговать этот еретический король без королевства, этот наглый гасконец, осмеливающийся добиваться французской короны!

— Как! Он?

— Господи, да это так ясно!.. И если бы вы, государь, захотели проявить истинную государственную мудрость, то приказали бы сегодня же вечером арестовать его и отправить в одну из камер Венсенской крепости!

— Что ты говоришь!

— Да ведь это — гугенот! Неужели вы, государь, хотите поставить на карту спасение своей души?

При этих словах король задрожал как осиновый лист и схватился за ладанку, висевшую у него на шее.

«Наваррский король проиграл свою партию! — подумал Келюс. — А герцог Гиз обязан мне очень многим за этот ловкий выпад!»

Генрих III продолжал дрожать.

— Он прав, я могу быть осужден за это на вечные муки! — наконец произнес он.

XI

— Возлюбленный мой Рауль, — сказала герцогиня Монпансье, — знаешь ли ты, что такое любовь?

— Ваше высочество, — ответил экс-паж короля Карла IX, — любовь — нечто такое, что каждый оценивает со своей точки зрения.

— Это слишком туманное определение!

— Я постараюсь доказать вашему высочеству свою правоту!

Этот разговор происходил в тот самый день, когда король Генрих Наваррский получил чрезвычайную аудиенцию у короля Генриха Валуа, и в том самом доме прокурора Гардуино, который по капризу Генриха Наваррского был превращен в гостиницу.

Наступил мрачный, темный декабрьский вечер, и с Луары надвигался густой туман; однако в комнате, где сидела Анна Лотарингская, уютно горел жаркий огонь в камине и беседовалось очень приятно.

Но как случилось, что Рауль, давний обожатель пикантной брюнетки Нанси, вдруг превратился в рыцаря сердца сестры герцога Гиза? Это очень длинная история, о которой в данный момент мы скажем лишь несколько слов.

После страшной Варфоломеевской ночи Генрих Наваррский убедился, что его безопасность можно гарантировать лишь тем, чтобы при Гизах был постоянно человек, умевший стяжать их доверие, но всей душой преданный наваррскому королю. Этот человек должен был держать Генриха в курсе всех замыслов его врагов. Выбор пал на Рауля, за которого говорили его красота, молодость, изящество и ловкость. Генрих поговорил с ним, и в результате герцогиня Монпансье однажды заметила на мосту Святого Михаила молодого дворянина, который горько плакал. Анна остановилась около Рауля (это был он) и с участием спросила, о чем он горюет.

— Сударыня! — ответил Рауль. — Во время побоища гугеноты убили мою невесту, и теперь я неутешен!

Рассказывать красивой женщине о своей любви к ней — значит иметь девяносто шансов, что не будешь выслушан. Но заявлять ей о безутешности своей любви к другой — значит иметь сто шансов на ее внимание и интерес.

Горе юноши тронуло герцогиню; к тому же она сама старалась забыть красавца Лагира, изменника-гасконца, и встреченный юноша показался ей удобным средством для этого. Поэтому она увезла Рауля с собой в Нанси, и разговор, которым началась эта глава, достаточно ясно показывает, что расчеты Анны на утешение, по-видимому, оправдались.

Итак, Рауль заявил, что он постарается доказать своей собеседнице правоту выставленного им тезиса.

— Но, — предупредил он, — если вашему высочеству угодно, чтобы я мог сделать это вполне, благоволите запастись терпением, так как моя речь будет продолжительна!

— Говори, милочка мой Рауль, говори! — ответила герцогиня и, взяв юношу за руку, притянула его к себе, после чего усадила на скамеечку у своих ног.

— Любовь, — продолжал тогда Рауль, — это прежде всего дело воображения, это болезнь, которая выражается самыми разнообразными симптомами и которую нельзя лечить одним и тем же средством.

— Вот как?

— Я знавал при дворе покойного короля некоего дворянина, который с уверенностью твердил, что больше всего любят ту женщину, которая хуже всего обращается с вами и заставляет вас терпеть тысячу мук…

Герцогиня кинула на юношу взгляд, красноречиво говоривший: «Неблагодарный!».

Однако Рауль спокойно продолжал:

— Если вы страстно любите женщину, она перестает любить вас; если женщина страстно любит вас, она становится для вас невыносимой!

— Да неужели, милый Рауль!

— Любовь не может процветать на широкой проезжей дороге, где нет препятствий и измен. Для ее процветания требуются затруднения, страдания, измены, тысячи мук; иначе она чувствует себя как рыба, вытащенная на берег, или как птица, брошенная в воду…

— Но, милый Рауль, знаешь ли ты, что твой портрет любви отвратителен?