Читать книгу "Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор"

Один день военной кампании

«Сможет ли кто-либо из вас сам ухаживать за конем, чистить копье или шлем, если вы отвыкли прикасаться руками к тому, что всего дороже, — к собственному телу?» Таков был упрек, адресованный царем своим воинам, похоже, совершенно разленившимся после крупных побед 330 года (Плутарх «Жизнь», 40, 3). Таково и основное определение тех занятий, которыми обязаны были заниматься солдаты в лагере. В других текстах мы видим людей, которые перевязывают свои раны, особенно на ногах, этих наших «дражайших больных», смазывают тело кунжутным маслом, латают ботинки или подбивают на них новые подметки, приводят в порядок свою одежду, пишут письма домой (не зная, что военная цензура берет недовольных на заметку), играют в кости, бабки, дамки, классы, обсуждают цены на продукты питания или сплетничают о планах, которые вынашивает ближайшее окружение царя. Если бы у нас не было «Вульгаты», то есть основных рассказов, собранных Клитархом из уст ветеранов, кто-то подумал бы, что я цитирую рассказ какого-нибудь сержанта Бургоня, участника Наполеоновских войн. За два тысячелетия условия жизни людей на марше нисколько не изменились, даже если копье в один прекрасный день сменил штык. Изменились лишь орудия и способы умерщвления людей. Среди специальных нарядов, на которые отряжали в Азии грубых пехотинцев с Балкан, отметим, среди прочего, реквизицию вьючных животных и сопровождение караванов. Гарпал, ведавший финансами, и царский наместник в Экбатане, в 326 году приказал Мемнону и его людям сопровождать до самой Индии обоз с 25 тысячами единиц военного снаряжения и 2,5 тоннами лекарственной продукции (Квинт Курций, IX, 3, 21; Диодор, XVII, 95, 4). А ведь от Экбатаны, расположенной на берегах Чинаба, античного Акесина (на санскрите Асикни, или Черная Река) самым прямым путем до Индии было 2800 километров, что составляло около 200 дней пути. Нетрудно представить, что думали и говорили по этому поводу триста привлеченных к выполнению этой миссии воинов.

Трубы или флажки давали сигналы к сбору, остановке, отбою, отправлению. «Раньше сигнал к снятию с лагеря подавался трубой, звук которой часто из-за начинавшегося шума был недостаточно слышен, теперь он поднимал над штабом шест, который был отовсюду виден, и на нем знак, заметный одинаково всем: по ночам это был огонь, а днем — дым» (Квинт Курций, V, 2, 7). Такая оптическая сигнализация, введенная в греко-македонской армии в начале 330 года, в основном была заимствована у персов, у которых поклонение огню занимало огромное место. Но мы были бы в высшей степени неправы, вообразив, что выступление греческих солдат заключалось в простом движении, в суматошной боевой тревоге. На самом деле, день или то, что греки называли «священный день», начинался с разнообразных священнодействий, с официального жертвоприношения, с запроса прорицателей, наблюдавших за небесными явлениями и внутренностями принесенных в жертву животных, с ритуального зажжения огня, с курения фимиама, с молитв. Какова бы ни была религия древних людей, они знали: ничто не делается без согласия и одобрения богов, без заклинания зла, особенно во вражеской стране. Царь подавал пример самой строгой набожности. Будучи гарантом в области культа, он в основном соблюдал ритуалы, бывшие в ходу в старой Македонии и до суеверности верил в знаки судьбы. Больше всего он молился Зевсу и героям своей династии. Диониса он остерегался. Рассказы историков полны тревожных вопросов, которые Александр задавал Аристандру из Тельмесса, своему любимому прорицателю, о ходе операций. Особенно часто это случалось на утренней заре перед битвой и при вступлении на неизвестную территорию. Никто не намеревается обречь другого на смерть, не избегая расплаты за это, не попытавшись отвести погибель от самого себя. Перед битвой боится даже самый отважный. «Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор» (Ларошфуко). Воин состоит у смерти на службе, говорил поэт Менандр, современник великого похода: он дает себя убивать, чтобы жить.

Сражения в правильном строю

Поговорив о переходах, нам необходимо еще рассмотреть второй важный момент повседневной жизни греко-македонского войска, а именно его встречи с неприятелем. Прежде всего следует оговориться: сражения в правильном строю, так называемые битвы, были скорее редкостью, если не исключением. Их наберется едва ли четыре: битва при Гранике во Фригии Геллеспонтийской в конце мая 334 года; битва при Иссе в Сирии в октябре 333 года; битва при Гавгамелах в 27 километрах к северу от Ниневии, в самом центре современного Ирака, 1 октября 331 года; битва при Джелампуре на Джеламе в Северном Пакистане в мае 326 года. Другие сражения — не более чем овладение дефиле, перестрелки, засады, так называемые операции по зачистке и умиротворению, осады или вульгарная резня туземцев. После смерти Дария и до возвращения Александра из Индии, то есть в течение пяти полных лет, различные военные отряды прерывали марши, чтобы дать бой. Второе утверждение: в этих бесконечных, занявших двенадцать лет военных кампаниях с греческой стороны погибло меньше народу, чем во время переходов, от эпидемий, недостатка пропитания и заботы, а также от чрезмерного пьянства. Глотка погубила больше, чем меч, гласит латинская поговорка. Мы абсолютно не доверяем невероятным потерям, приписываемым античными историками неприятелю, чтобы свести греческие и македонские потери практически к нулю. Это одностороннее освещение результатов сражений на самом деле коренилось в страхе, который жители Запада испытывали перед ордами Востока, а также в отсутствии точных сведений о реальных силах противника. Даже канцелярия, располагавшая бумагами Дария, путалась в сведениях о переписях и в мобилизационных списках. Скажем таю воин желал представиться великим — до и особенно после победы, чтобы его достоинства оценили. Итак, имело место множество стычек с малыми потерями — по крайней мере с греческой стороны.

Граник

Не просите меня объяснить, как протекали четыре названные великие битвы. Помимо того, что я не являюсь специалистом по тактике, у античных историков в этом вопросе не больше согласия, чем у самых квалифицированных из наших современников. Ход сражений произвольно воссоздан на основе сообщений Александра регенту Антипатру и городским властям Греческого союза. Нас же касается и интересует то, что мог видеть среди всего этого простой воин — яростные рукопашные схватки. Основной фактор успеха, за исключением натиска, — внезапность. Когда армия балканских народов, после двух недель переправ и маневров наконец соединившаяся в Арисбе, на азиатском берегу Дарданелл, узнала от своих командиров, что враг собирает свои войска около Кизика в 100 километрах к северо-востоку, что могла она подумать о приказе, гнавшем ее вперед с огромной скоростью? Вначале стереотипы, сложившиеся на протяжении веков: азиаты, кем бы они ни были, изнежены, ленивы, слабы, но, подобно презираемым греками женщинам, слывут коварными, непостоянными, утонченными в пытках, варварами во всех смыслах этого слова — непостижимыми, эгоистичными, жестокими, словом, скверными людьми, признающими лишь жестокую силу и тиранию. Подобные убеждения иррациональны, но впечатаны в наши умы и по сей день. Вторым ощущением являлся страх, который постепенно вытеснял уверенность и веселье, владевшие завоевателями при отплытии. Тут я ничего не придумываю: этот страх читается в «Вульгате», а также у Диодора и Плутарха. Небольшая армия Греческого союза, 43 тысячи пехотинцев и 6100 всадников убеждены, что вот-вот столкнутся со всеми азиатскими силами, в десять, в сто раз превышающими их собственные и к тому же усиленными десятками тысяч греческих добровольцев, сражавшихся под командованием закаленного полководца Мемнона с Родоса. Готовы ли резать собственных братьев гоплиты Коринфского союза, вооружившиеся ради освобождения греческих городов в Азии? Достанет ли у них сил вынести одно только это зрелище — а затем и само столкновение с противником? «Сражение было неизбежно, ибо здесь находились как бы ворота Азии, и, чтобы начать вторжение, надо было биться за право входа. Однако многих пугала глубина реки (Граника), обрывистость и крутизна противоположного берега, который предстояло брать с боем. Некоторые полагали также, что следует считаться с обычаем, установившимся в отношении месяца десия (daisios — май): в этом месяце македонские цари обыкновенно не начинали походов. Однако Александр поправил дело, приказав называть этот месяц вторым артемисием» (Плутарх «Жизнь», 16, 1–2).