Читать книгу "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев"

Не приходится удивляться и тому, что «матросы» Хамовного двора нередко оказывались замешанными в делах о кражах, грабежах и разбоях. Например, в 1746 году несколько тамошних работников оказались в Сыскном приказе за участие в разбойных нападениях на подмосковных дорогах. Среди «товарищей» Каина, которые в конце 1741 года были арестованы по его «указыванию», было несколько «матросов» «Московской парусной фабрики». Так, ночью 28 декабря на дворе дьякона церкви Всемилостивого Спаса Алексея Акимова на Москворецкой улице был пойман тридцатилетний «мошенник» Денис Иванов сын Криворот, включенный Каином в его реестр. На допросе он показал о себе: «Хамового де он двора матрос, и на том дворе прядет пенку. И напред сего, сколько тому лет не упомнит, был он, Денис, в приводе в Сыскном приказе в мошенничестве». В последний день 1741 года Иван Каин поймал и привел в Сыскной приказ 23-летнего работника Хамовного двора Осипа Соколова, который на допросе признался в совершении грабежей, а о себе рассказал: «…отец де ево, Сила Ларионов сын, и он, Осип, Парусной фабрики матросы, жительство де имеет на оной же фабрике с матросом Федором Барзовым»[265]. Его коллегой был уже упомянутый вор и друг Ваньки Каина Антон Ковров.

С раннего возраста встал на преступный путь и Петр Камчатка. Около 1732 года, в возрасте девятнадцати лет, он впервые оказался в Сыскном приказе по обвинению в краже. К сожалению, значительная часть дел приказа сгорела в пожаре 29 мая 1737-го, поэтому подлинное дело обнаружить не удалось. Но на допросе в Московской конторе тайных розыскных дел 29 февраля 1740 года сам Камчатка изложил его содержание следующим образом: «И тому лет с восем, как стал быть он, Петр, в возрасте, и в праздник верховных апостол Петра и Павла ходил он, Петр, в Лафертовские (Лефортовские. — Е.А.) салдацкие слободы для гулянья, и в тех слободах того ж полку салдат, а имяни и прозвища не упомнит, поклепав ево, Петра, деньгами, якобы он вынул у него ис кармана, и бил ево, Петра, смертно, и он де, Петр, не стерпя тех побой, кричал за собой и за тем салдатом караул, и в том взяты они в Лафертовскую съезжую избу, и ис той избы отосланы в Сыскной приказ, и в том приказе в краже оных денег он, Петр, роспрашиван, и в тех деньгах не винился, понеже он, Петр, тех денег не крадывал»[266].

Не признавшись в карманной краже, Камчатка на следствии совершил поступок, на несколько лет кардинально изменивший обычное течение его жизни. На допросе в Сыскном приказе он назвался солдатским сыном (что было правдой), но при этом умолчал о своем отчиме, а также о том, что с малолетства работал на Хамовном дворе. Поэтому его отправили в Московскую военную контору, где определили в солдаты. Так около 1732 года девятнадцатилетнему «матросу» парусной мануфактуры удалось примерить на себя солдатский мундир.

Зачем он это сделал? Может ли быть, чтобы этот молодой человек, уже ставший на преступный путь и, видимо, не первый раз опустивший руку в чужой карман, решил начать жизнь с чистого листа? По всей видимости, Петр Камчатка был далек от такого стремления. Скорее всего, это был хорошо рассчитанный шаг, направленный на избавление от всякого рода государственной службы и достижения полной свободы для занятия воровским ремеслом. Когда Ярославский пехотный полк, куда определили Петра, находился в Казани, он с легкостью совершил побег и вернулся в Первопрестольную.

В 1733–1734 годах Петр Камчатка был предоставлен самому себе. На допросе 1748 года об этом периоде своей жизни он рассказал, что «работал в Лафертовской слободе — рыли Государевы каналы, а жительство он, Петр, имел в той же Лафертовской слободе близ того каналу в землянках»[267]. Однако мы можем предположить, что в это время Камчатка продолжал заниматься карманными кражами. Скорее всего, именно к этому периоду относится его знакомство с Иваном Осиповым, дворовым мальчиком купца Филатьева.

В ноябре 1734 года Камчатку опять стали избивать средь бела дня прямо на Красной площади так, что он, «не стерпя побой», закричал «Караул!». Хотя в полиции он и утверждал, что били его «безвинно», можно предположить, что он вновь попался на карманной краже. На этот раз он показал о себе, что был «матросом» «Московской парусной фабрики», умолчав при этом о побеге из полка, «боясь себе за то истязания». Так 29 ноября 1734 года после более чем двухлетнего отсутствия Петр Камчатка вновь оказался на Хамовном дворе.

Не проработав на мануфактуре и года, Петр опять сбежал и вернулся к привычному бродячему образу жизни. Именно в это время он помог Ивану Осипову совершить побег от его господина, и с тех пор они стали неразлучными друзьями: вместе «мошенничали» в Москве, ходили для совершения краж на ярмарки, участвовали в разбойной шайке под предводительством атамана Михаила Зари и т. д. На допросе в Сыскном приказе 8 августа 1748 года Камчатка так описал свою тогдашнюю жизнь: «…не похотя на той фабрики при работе быть, с той фабрики бежал, и пошел он, Петр, для кражи в торговых банях платья, тако ж и вынятия разных чинов у людей ис карманов денег, в Нижний Новгород, и по приходе в тот город сошелся он, Петр… с крестьянином Савельем Плохим, да… с крестьянином Григорьем Степановым сыном Мазиным, …Большого суконного двора с учениками Иваном Куваевым да Михайлой Денисовым, да по сему делу с приводцем явшим доносителем Иваном Каином, ис которых означенной Каин знаком ему, Петру, по тому, что мошенничал с ним вместе. И потом все пять человек ходили в том городе Нижнем для кражи разных чинов у людей ис карманов денег и платков и для кражи в торговых банях у парелщиков денег и платья и в том городе жили пять дней. И во время де того их житья как в вечеренних, так и в утренних банях, по вся дни крали у бурлаков и разных чинов у людей денги и платье… А потом ис того Нижняго Новагорода пришли все обще на Макарьевскую жярмонку…»[268]

В «Автобиографии» Ваньки Каина описание этого периода жизни его приятеля снабжено примечательными подробностями и забавными историями. Например, когда «товарищи»-воры «работали» на ярмарке, Ванька Каин был схвачен, приведен в присутственное место, закован в кандалы и посажен под караул. Тогда Камчатка, набрав калачей, пришел в тюрьму якобы для подачи милостыни колодникам. Когда же очередь дошла до его друга, Камчатка подал ему два калача и произнес странную фразу: «Триока калача ела, стромык сверлюк страктирила». Эти непонятные для часового и для других заключенных слова в переводе с воровского языка того времени означали: «Ключи для отпирания цепи в калаче». Вечером Каин попросился в нужник, открыл замок, снял кандалы и сбежал.

А вот другой случай. Как-то Ванька Каин и Камчатка, будучи в Москве в Нижних Садовниках, в одной из пустых изб (а таковых после майского пожара 1737 года в городе было немало) сделали из бумаги оконницу, а как настало утро, стали тереть камнем о камень. Проходившие мимо и слышавшие производимые ими звуки могли подумать, будто в этой избе мелют зерно. Камчатка, осыпав свою голову мукой, окликнул в окно мужика, продававшего вразнос харч, и сторговал у него кусок говядины. Забрав мясо, он скрылся в глубине помещения, якобы отправившись за деньгами, после чего друзья тихо ушли из дома с другой стороны. Тем временем торговец «стоял под тем окном долгое время, ожидав за проданное мясо денег, и, усмотрев, что никого в той избе нет, рассуждал с прохожими людьми, люди ль были, или дьяволы с ним говорили и говядины лишили»[269].